Матрена осторожно охапила Феодосью и повела к хоромам, бодрым голосом сыпя все новыми присловьями, должными убедить Феодосью, что грех ея хоть и грешный грех, но не таков, чтоб до смерти убиваться.
– Все кругом грех! – убедительным голосом приговаривала повитуха. – Не так встал, не так сел, не так глянул – все грех. Помирать, что ли, теперь? Помолилась, перекрестилась, али ты не знаешь? Не согрешишь, не покаешься, не покаешься – не очистишься. Богу один раскаявшийся грешник дороже сотни праведников…
– Баба Матрена, правду говорят, что незаконные чада через жопу деланы? – горестно промолвила Феодосья. – Из них бийцы родятся? Ой, Господи-и-и…
– Да какое же незаконное твое дитя? – раскинула руки Матрена. – Завтра сосватаем тебя за Юду, а послезавтра свадьбу изладим. Днем раньше мужу дала, днем позже, кто узнает? Юда, черт нетерпеливый, небось не станет на торжище орать, что принудил тебя раньше срока?
– Никто меня не принуждал… – став перед узорными тесовыми воротами, обреченно промолвила Феодосья. – Не мать велела, сама захотела.
– Знамо дело, сама захотела, – молотя в ворота, с пониманием кивнула Матрена. – Тишка, отворяй! Заснул, пес?! Сука не захочет, кобель не вскочит… Молодым завсегда охота… И хочется, и колется, и матерь не велит…
Ворота раскрылись.
– Дрых, пес? – возмутилась Матрена холопу.
– Как можно?
– Али хмельное хозяйское жрал? – покрикивала Матрена для порядка. – Чуть не уморозил хозяйку молодую.
– Простите Христа ради, Феодосья Изваровна… – отступив, принялся кланяться Тишка, без особого, впрочем, усердия, поскольку знал добрый нрав молодой госпожи. – Аз торопился, да лапти в сенях под порогом примерзли, насилу оторвал…
– Прости-и-те! Лапти примерзли, так нагим бы бежал, авось мудей бы не отморозил. Апостолы святые босыми ногами ходили, а нашему Тишке сапоги червленые подавай. Тебя бы, лешего, на одном столбе с разбойником разинским подпалить надобно было. Скажи спасибо, что Феодосья Изваровна тишайшая нравом, кроткотерпица наша, а я б тебе по хребтине-то прошлась батагом!
– Есть моя вина, виноват, а как же не виноват?.. – как полагается, привычно бормотал Тишка, закрывая ворота на засов и придерживая пса Басурмана. – Бейте меня, хоть убейте, коли надобно…
– Ты хозяйку-то издалека должен был с частокола зрить и заранее за воротами наготове стоять… – шумела Матрена, уже оставив позади Тишку и войдя в сени, а затем в жарко натопленную обеденную горницу, густо наполненную сытными запахами. – Никак щи?
– Щи, – подтвердила Парашка.
– Ну уж щи, хоть муде полощи! – обругала Матрена и Парашку заодно. – Шлеп манда во щи – кушайте, дорогие гости. Пошла прочь! Иди на двор, карауль, хозяева следом сейчас приедут, усталые.