Цветочный крест • Потешная ракета (Колядина) - страница 49
Золовка Мария вскочила с лавки, ринулась к Феодосье и зажала было ей рот ладонью. Но вдруг охнула и изринула иерихонским воплем:
– Рожа-а-аю!!
Глава пятая
Родильная
– Умираю, баба Матрена!!
Мария голосила уже несколько минут. Но все призывы Матрены покинуть обеденные покои и споро досягнуть обиталища, в котором есть ложе с постелью, не досягали ушей перепуганной роженицы. Позабыв про Феодосью, едва не нарушившую даннословия сберегати в украде тайный поход на скоморошьи позоры, Мария поковыляла было к дверям, но возле печи взвыла еще голосистее и согнулась серпом. Она вцепилась в опечье, словно бражная баба в угол кабака, и никак не желала лишаться этой подпоры.
Василиса и повитуха тянули ея за подруки, дружно хуля.
– Чего же ты деяшь-то, Мария? Ведь печь разворотишь!
Полоротая Парашка азартно влезла в печной закут и попыталась было оттудова повыпихивать роженицу. Но ослабы Парашкины действия не принесли, лишь обрызгала она от усердия всех сплюной да опахнула скаредьем. Дружно обозвав холопку ехидной, пучеглазым нощным враном и сучьей лапой, женщины погнали ея вон, подальше от роженицы.
– Тебя, щурбана кривого, здесь не хватало! – прикрикнула на Парашку Василиса.
Повитуха, чьей задачей было всякую роженную ситуацию обратить к благоприятному исходу и собственной выгоде, решила привлечь печь к рожению – уж коли Мария вцепилась в нее, как рак. Отерев пузом печной бок, Матрена вытянула задвижку и стащила с устья заслонку.
– Василиса, – скомандовала затем, отпыхиваясь, Матрена, – вели отворить все двери, распахнуть все окна да раззявить заволоки. Бадьи пускай челядь во всем доме откроет, горшки, сундуки, кадушки, все, чего открывается. Чует мое сердце, сии женские ворота на крепком заклепе. Парашка, распускай молодой госпоже волосья.
– Матрена, ты мыслишь, чего речешь? – шепотом произнесла Василиса. – Сундуки открыть! Кладези распахнуть! А сторожить кто будет? Али ты не знаешь про вороватость моей подлой челяди? Али мне самой от сундука к коробу с караулом бегать?
– Матушка, давай я все излажу, – кинулась к дверям Феодосья. – Уходите, Юда Ларионов!
Юда, о котором все позапамятовали и который все это время перепуганно жался к стене, ринулся в сени.
– Извините, что не провожаю до ворот, – холодно пробормотала Феодосья и помчалась вдоль лавок, скидывая крышки с кадушек.
– Феодосьюшка… Не держи на меня памятозлобия за пясти мои… Бьет муж – значит любит, это тебе каждая баба скажет.
– Не волнуйтесь, Юда Ларионов, даннословие свое мой батюшка сдержит, на брак меня посягнет. А любо ли мне битье… Признаюсь, есть такой человек, от которого мне всякое внимание, хоть и битье до соленой крови, дорого…