К пяти утра я уже ковыляю вдоль стены подземного перехода, временами держась за неё. Как бы меня не повязали. Я переоделся во всё чистое, но, пока иду, уже весь вымок. Прохожу по проездному в метро, сажусь в вагон. Эти проклятые кондиционеры! Я понимаю, конечно, страна жаркая, но иногда эти кондиционеры абсолютно не к месту. Сижу на сиденье, борясь с соблазном свернуться тут же в клубок трясущейся, болезненной, полуживой материи. Материи без души. Почти без души.
На выходе из станции Чау Ма Тен у меня появляется второе дыхание. Знакомая дорожка, по Натан-роуд, мимо церкви, Макдональдса, вглубь трущоб. Родной парчок. Бичующие барыги ещё спят. Не может быть, чтобы ни у кого не было. Я подхожу к одной из раскладушек, расталкиваю китайца: «Дай одну маленькую». Тот потягивается, лезет в трусы, достаёт откуда-то из-под яиц пакет. «Ты положить в рот». Нет уж! Насколько хватает сил, стремительно (как мне кажется), направляюсь в подъезд дома напротив. Хочу забраться повыше, но между третьим и четвёртым этажами терпение иссякает. Здесь должно прокатить нормально. Вскрываю пакет, вынимаю поршень из инсулинки, как научился здесь у местных, бережно высыпаю содержимое внутрь пустого шприца, как забивал бы косяк в беломорину дома. Героин здесь, в этом портовом центре мировой контрабанды, настолько чист, что нет надобности кипятить его на ложке. Вставляю поршень, выбираю через иглу из бутылки полкуба воды и хорошенько взбалтываю содержимое в шприце. Кладу левую руку на правое бедро, зажимаю сверху левой ногой и отыскиваю неплохую венку под кулаком. Слава богу, попадаю сразу. Приход, как в момент волшебства, подступает к горлу, мгновенно снимая все боли и наполняя тело энергией. На этаже открывается дверь, оттуда выходит рыжий китаец. Я его знаю. Уикки, местный наркоман, сейчас на метадоновой программе, хочет получить право видеться с детьми, живущими у разведённой с ним жены. За ним виднеется большая комната с рядами двухэтажных коек. Сколько их там живёт, ни комнаты, ни угла, одно койкоместо на человека. Типичное жилище бедноты перенаселённого Циньгуна. Я бодро киваю ему. В своё время я скидывал ему то, что нет-нет приворовывал в супермаркетах — компакт-диски, книги, шмотки. Дело не сильно сложное, главное не терять головы, держать лицо кирпичом, не спускать глаз с охраны, проворно находить, срывать и прятать электронные тэги, и при этом, разумеется, не стоять прямо под видеокамерой. Я начал таскать компакты в основном из-за того, что всё тратил на герыч, а музыку слушать ещё не отвык. Когда Уикки увидел как-то раз, сколько у меня было с собой дисков, и я объяснил ему откуда они, он предложил мне помощь в продаже или бартерном обмене. Но пару недель назад меня всё-таки поймали, когда я по запарке пришёл в магазин, где был за день до этого. Уже на выходе меня арестовали, и за мной, к моему изумлению, был прислан целый наряд полиции в полной экипировке и с автоматическим оружием. В бауле у меня лежала стопка компакт-дисков из других магазинов, которые я к тому времени уже обошёл с утра. Мои руки были испещрены точечными пунктирами инъекций и гноящимися колодцами. Зная, что меня ждало бы в подобной ситуации на Родине, я внутренне приготовился к худшему. Каково же было моё удивление, когда в участке мне для начала принесли обед! — вкусную китайскую лапшу в пластиковой упаковке с одноразовыми палочками. Потом охранники предложили мне закурить и жестами поинтересовались давно ли я колюсь. Я несколько раз повторил слово «госпиталь», но было очевидно, что они спрашивали из чистого любопытства, а не для протокола. Под конец меня допросили с переводчиком и отпустили восвояси до суда. Судья, англичанин в средневековом парике с белыми буклями, предъявил мне обвинение в краже одного-единственного компакта, на котором я попался с поличным, и за который я заплатил лишь небольшой штраф. После этого я был волен идти на все четыре стороны.