Среди партии господствовали два мнения относительно того, в связи с какими условиями это произошло бы. Элементы, входящие в умеренное правое крыло партии, казалось, находились в близкой связи с теми мелкобуржуазными кругами, которые ждали освобождения Финляндии посредством военных побед империалистической Германии. Некоторые представители этого направления принимали также участие в известном, движении егерей, в отправлении молодых людей в Германию для изучения военного искусства в целях освобождения Финляндии. Между тем, левое крыло партии, собственно пролетариат, сближалось с русским пролетариатом. Большие массы финских рабочих находились здесь и там в России на военных работах, в Петрограде и Гельсингфорсе работали финские и русские рабочие рядом друг с другом в военной промышленности, обдумывая планы забастовок и черпая революционную энергию из окружающих условий. Эта связь, к сожалению, все же не развилась в организационную совместную деятельность между партиями.
Партийный каутскианский центр, из которого руководство партии было, главным образом, составлено, не встал относительно этих направлений на определенную позицию; официального обсуждения этих тем вообще избегали. Ведь, главным стремлением партии было сохранить организации в это исключительное время, на события которого пролетариат маленькой Финляндии, казалось, мог оказать слишком незначительное влияние. Конечно, от побед германского империализма не могли ожидать освобождения финляндского рабочего класса, но считали возможным такой оборот, что крупные политические события отторгнут Финляндию от власти царизма и сделают из неё «самостоятельную» страну, - настолько самостоятельную, насколько маленькая страна может быть под опекой германского империализма. Во всяком случае, такая возможность, если бы царизм остался несвернутым, поставила бы перед финляндским рабочим классом новые вопросы, относительно которых он должен был бы определить свою точку зрения. Русская революция появилась, правда, в мыслях центровиков партии как возможное и желательное явление. Но опыт 1905 года оставил финляндским социал-демократам такое представление, что от русской революции можно ждать по большей мере политического освобождения, т.е. гарантированной автономии и, пожалуй, самостоятельности в свободном союзе российских государств. Не готовились, следовательно, на случай пролетарской революции в России и в своей стране.
С миражом национальной демократической “самостоятельности” перед глазами принял финляндский рабочий класс, таким образом, известие о февральской революции. Социалистическое большинство сейма было готово на соглашения с русским временным правительством. Это большинство было склонно оставить ему иностранные и военные дела, но в других отношениях оно требовало передачи власти бывшего царя Финляндии сперва правительству, а потом сейму. Эту последнюю течку зрения и одобрил Первый Всероссийский С’езд Советов, и, на основании его постановления, финляндский сейм принял 18-го июля закон, т.н. закон о власти. Но это не годилось ни русской, ни финляндской буржуазии. Результатом их совместных интриг было то, что Керенский разогнал вооруженной силой финляндский сейм. В тогдашних условиях финляндская социал-демократия не считала возможным вступать одна в активную борьбу против Керенского, но согласилась на выборы, в которых из-за происков буржуазии она потерпела поражение, лишившись большинства на сейме, хотя и получила более 70.000 лишних голосов.