Вскоре после пророка резиденция халифов была перенесена из Медины в Дамаск, полководцы преемников пророка пошли в наступление, но потерпели ряд поражений, и им здесь не удалось добиться того, что было достигнуто на Западе. Мы видим, как довольно скоро одним из преемников пророка стал в 661 году Муавия[87]. Муавия, один из преемников пророка, правил в Дамаске; его душевный строй, с одной стороны, полностью проистекал из арабского монотеизма, а с другой — из того детерминизма, который все более и более становился фатализмом. Но вместе с тем, тогда господствовал — более внутренним образом, более мистическим образом — также перенесенный в Азию эллинизм, аристотелизм. И Муавия, который, с одной стороны, посылал своих полководцев на Константинополь, а с другой — в Африку, но ни там ни здесь не смог добиться значительного успеха, — этот Муавия был умным человеком; однако и в областях духовной деятельности ему также не удалось достигнуть внешне чего–либо значительного.
Вы видите, он правил вскоре после Магомета. Таким образом, он был еще полностью погружен в магометанство как собственно религиозный элемент арабизма. Он является одним из представителей магометанства того времени, но таким, который уже перерастет застывшую религиозную форму магометанства и врастет в тот способ мышления, который впоследствии, совсем освободившись от религиозной формы, проявится в науках, в гуманитарных науках западного мира.
Этот Муавия был показательным умом, который в первый век после Магомета уже не мыслит, как Магомет, и который лишь сохраняет в себе импульс, ведущий свое происхождение от Магомета. Муавия еще не отбросил собственно религиозное ядро магометанства, но уже облек его в мыслительную форму, в логическую форму. И он как раз принадлежит к числу тех, которым очень хотелось проникнуть в Европу, которые со всем пылом рвались на Запад. И если проследить за теми военными походами, которые были предприняты при Муавии, если выяснить, какие силы были в них вложены, тогда можно увидеть, что это воля к экспансии на Запад была связана с огромной ударной силой, которая, однако, в тот момент притупилась.
Когда затем такой дух проходит через врата смерти, то в нем естественно продолжает жить дальше эта ударная сила, и когда прослеживаешь его дальнейший путь, то получаешь прежде всего следующее впечатление: это проходит через жизнь между смертью и новым рождением, причем многое из того, что осталось страстным желанием, превращается в позднейшей жизни в планы мирового господства; однако эти планы не обретают достаточно конкретной формы. Именно потому, что все это было притупившимся, они не обретают никакой конкретной формы.