Он вошел в сад и поклонился мне, словно мы оба находились в просторной гостиной, полной ярко горящих свечей и гобеленов, королей и королев, а не в скромном саду над морем, окруженном старой каменной стеной.
– Мистрис Ринетт, – произнес он с торжественной учтивостью.
Прошло уже четыре месяца с тех пор, когда я, как сейчас, стояла с ним лицом к лицу, и за это время он изменился. Выглядел ли он старше? Нет, я бы не сказала, хотя под его глазами залегли темные тени. Что-то виденное, слышанное или сделанное им во Франции резко изменило его.
На нем был костюм для верховой езды: светло-коричневые кожаные лосины, белая рубашка и черный камзол. Голова его была непокрыта, и нынче на нем не было ни драгоценных украшений, ни серег, ни косметики. Я еще никогда не видела его одетым столь просто; его нынешний наряд хорошо сочетался со странною примесью аскетизма, которую я чувствовала в нем всегда, даже когда он был облачен в нелепое одеяние древнегреческой музы астрономии. Я подумала, что на вид он кажется таким же изменчивым, как и королева, но в глубине души он так же неизменен, как Полярная звезда. Королева же походила на одну из планет мастера Коперника, сияющих ярче, чем остальные небесные светила, но вечно перемещающихся по небу с места на место.
– Месье де Клерак, – сказала я.
– Уверен, вы догадались, что это я попросил королеву послать меня в Грэнмьюар вместе с вашим эскортом.
– Да, догадалась. – Я снова прошла вдоль стены сада туда, где между смолевкой и тимьяном росли анемоны. Мне хотелось быть среди своих собственных цветов, я надеялась, что они, быть может, дадут мне хоть сколько-нибудь силы. – Надеюсь, во Франции вы нашли вашу семью в добром здравии.
Он прошел вдоль противоположной стены. По ней издавна вился паслен сладко-горький, покрытый висячими лиловыми соцветиями; для алых ягод, которые так любили птицы, время еще не пришло. Мне показалось, что Никола де Клераку там самое место, и поначалу это меня озадачило. Потом я вспомнила, что стелющийся и паслен сладко-горький – его цветок, так что он сейчас стоит подле своего цветка, как я нахожусь подле моего.
Паслен сладко-горький был цветком правды, которая всегда и горька, и сладка.
– Они здоровы, – коротко ответил он, и по его тону было ясно, что он не хочет об этом говорить. – А как вы? Я боялся за вас, боялся, что вы своими расспросами навлечете на себя опасность, а также, что лорд Джеймс, леди Маргарет и их люди все-таки добьются своего и выдадут вас замуж против воли.