Комиссары сменили протоиреев, политработники — попов. 1937 год и над ними поглумился славно, словно все причины в одну горсть собрал, сжал — растеклись красненьким промеж пальцев. Но светлому будущему на небесах уже противопоставлялось светлое будущее на земле.
Прошло время — новый переворот, и будущее враз подменили псевдожизнью, теле–кино–грезами. Комиссаров и политработников сменили комментаторы, «публичные историки», ведущие игрищ, теледебатов и множества передач одной переходящей сути: «Признайся в извращении, дабы найти сторонников!»
Под каждой крышей свои мыши. Замполит не может остановиться.
— Нет ничего смертоностнее телевидения, но за ним — этим инструментом — стоят люди… Ну, ладно, — поправляет Леха сам себя, — Не люди. Нелюди! — повторяет он, с кровожадностью пробуя словцо на вкус. — За каждой мерзостью, даже на вид случайной, стоит душевный симпатичный глянцевый уродец — идеолог, который должен за это нести ответ перед поколениями, за то поколение, которое сейчас только формируются…
Можно ли воздержаться от суждений о дурном, называя дурное дурным? Но во все времена к этому требуется смелость. Это ломает карьеры… Уже обросли цепями, называли их «собственностью», горделиво носили и хвалились друг перед другом — чьи тяжелее.
Но все что ты есть — это история твоей судьбы.
Судьбу дубинами не отгонишь. Да и не на судьбу надо бросаться, не ее склонять, равнять с прочим, да причесывать, как принято представившемуся расчесывать волосы и прошлую жизнь, а характер, который куется поступками. Выковать можно с самого малого удара молотком, удара по характеру, по собственной трусости. Скажи дерьму, что оно дерьмо — считай ударил. Брызг от дерьма не бойся. К характеру, который выковывается, они не пристанут. Не плавай впредь средь дерьма, не води хороводы со сволочью. Поддержи того, в ком видишь зачатки характера…
Человек! Ты гол! Все, что ты есть — это история твоей судьбы, остальное мусор, которым ты пытаешься заслониться, прикрыть наготу. Лишь душа, да дела одевают тебя в одежды, которым не сотлеть — лишь они уйдут с тобой!
В пустое эти речи… Давно пусто там, где должно быть наполнено.
После большого отступления, каждый клочок земли и веры, что отвоевываешь, дается тяжело. Могли ли когда–нибудь подумать, что сохраняя верность Присяге — клятве, которую давали миллионы — сути и букве ее, всего каких–то пара десятков лет, и можно оказаться одними из немногих, едва ли не единственными ее держателями, не по причине гибели всех остальных?..
Где зудит, там и чешут. Лехе покоя тема не дает, потому песочит ее на все лады, словно надеялся с нее убудет, сточится сама собой, раствориться. А ее все прибывает и прибывает, и вот словно зудит уже все тело. Пошла чесотка — не остановишь, тут одно лекарство фатальное. Либо себе, либо «тем», но, отнюдь — увы! — не самой теме.