В то время как в Фонтенбло происходила эта мрачная сцена, сцена совершенно иного свойства имела место в Париже, ибо там на лицах, давно помрачневших, засияла вдруг радость. Граф д Артуа готовился торжественно вступить в столицу, и вокруг него царило необычайное волнение.
Витроль прибыл к принцу 7 апреля и нашел его в Нанси, присутствовавшим на Те Бейт. При известии, что он вступит, наконец, в Париж, который покинул в 1790 году, чтобы прожить почти четверть века в изгнании, граф д Артуа был охвачен вполне естественным волнением. Запасшись мундиром национального гвардейца, он пустился в путь, чтобы прибыть в окрестности Парижа в назначенный день.
Двенадцатого апреля внушительные толпы собрались с утра на дороге и на улицах, выходивших к заставе Бонди. Люди, родившиеся роялистами, и те, кого сделала таковыми революция, а количество последних было велико, пришли заранее, дабы присутствовать при зрелище, весьма для них неожиданном, ибо кто бы мог поверить после эшафота Людовика XVI и побед Наполеона, что Париж вновь отворит врата торжествующим Бурбонам? Однако по недолгом размышлении это можно было предвидеть, ибо в случае выхода за пределы разумной и честной цели революции следует ожидать внезапного и бурного возврата к прошлому. Но кто же будет размышлять, особенно среди народа? В те времена столь многие потеряли отцов, братьев и детей на эшафоте и на полях сражений; столь многие лишились семей и имущества, что людей приводила в глубокое волнение одна только мысль о возвращении принца, олицетворявшего счастливые времена их молодости, о пороках которых
они забыли. Поэтому в ожидании появления принца множество людей испытывало сильнейшее волнение, и некоторые лица были увлажнены слезами. Всегда точно выражавшая общественные чувства парижская буржуазия, длительное время поддерживавшая Наполеона и отвернувшаяся от него из-за его ошибок, скоро поняла, что его преемниками могут стать только Бурбоны; что мир и свобода, способная примириться с их властью, будут для Франции залогом продолжительного благополучия. Поэтому буржуазия питала к Бурбонам наилучшие чувства и была готова броситься в их объятия, если они выкажут немного доброй воли и здравомыслия. Приветливое лицо графа д’Артуа как нельзя лучше отвечало подобным настроениям и превращало их во всеобщий порыв.
В одиннадцать часов утра граф, окруженный множеством всадников, принадлежавших ко всем классам, но в основном к старой знати, направился к заставе Бонди. При приближении к заставе появилась группа в парадных мундирах с трехцветным плюмажем: то были маршалы Ней, Мармон, Монсей, Келлерман и Серюрье, не отказавшиеся от триколора, еще оставшегося знаменем армии. Группу возглавлял Ней. На его энергичном лице, сильно искаженном, читалась величайшая тревога, без всякого, однако, страха, ибо никто не осмелился бы отказать ему в почтении. При крике «Маршалы!» окружавшие принца всадники поспешно расступились. Граф д’Артуа, двинувшись к маршалам навстречу, пожал всем руки. «Добро пожаловать, господа, — сказал он им, — вы прославили Францию во всем мире. Поверьте, мы с братом не в последнюю очередь рукоплескали вашим подвигам». Оказавшись рядом с принцем и тронутый подобным приемом, Ней вскоре почувствовал себя более непринужденно.