Они и не заметили, как во время их разговора потемнело и закапал дождь, было слышно, как где–то вдалеке разразилась гроза, осторожно покашливал гром оттуда.
— Гроза, — с облегчением сказал старик, — мне теперь станет полегче, — и он даже встал и сам налил себе еще чаю. Капли стучали по стеклу со все возрастающей силой и частотой. Повисшее в комнате напряжение от этого как–то спало.
— Но, — - снова начал Николай…
— Нет, давайте теперь не станем больше ничего обсуждать, — сказал старик и посмотрел долгим, глубоким и очень светлым взглядом, будто бы и вправду омытым начавшимся дождем, — давайте–ка вот лучше чай допьем.
Через два дня он пропал.
Вернее будет сказать, Николай понял, что он пропал, когда два дня подряд после их разговора старик не отзывался на стук в дверь. Николай, уже не стесняясь, вошел, обшарил всю комнату (все время боясь наткнуться на лежащее где–нибудь тело), затем смежную, темную, в которую вела дверь налево от входной. Тоже пусто. Тогда он стал методически обшаривать весь этаж, комната за комнатой, но также ничего не нашел — к этому времени у него против воли мало–помалу начала крепнуть уверенность, что старика нет в живых. Не найдя ничего, и для порядку даже взломав те две, или три двери, которые во всем этаже оставались заперты (хотя и там не было совершенно ничего — кроме той же мерзости запустения), он вернулся в стариковскую комнату и — сразу понял, что в ней отсутствует — кроме, конечно, самого хозяина: огромной хозяйственной сумки, с которой тот, казалось, никогда не расставался, выходя «в город» — не было на своем месте, у стола. Это повернуло Николаевы мысли в несколько иное русло — сомнительно, в самом деле, что человек, собравшись помирать, возьмет с собою хозяйственную сумку — для какой бы это цели? хотя и все, разумеется, бывает, но…
Он стал снова уже натурально обыскивать комнату старика в поисках какой–нибудь зацепки — куда тот мог направиться. Внимательно осмотрел все на столе, но не нашел ничего, кроме двух мелких крошек — он понял, что они остались еще от их последнего чаепития. Это означало, что чистоплотный до смешного старик ушел, прихватив с собою сумку, на следующее же утро, быть может, затемно, — иначе непременно вытер бы стол тщательнее. Николай пошарил на полках, подняв тучу пыли и расчихавшись, перешел к другой стене, осмотрел гардероб, сначала снаружи, а затем и внутри — кроме всякой, естественной в убежище старого холостяка, дребедени — ничего.
Наконец, устав от бесплодных поисков, но все еще машинально шаря глазами по сторонам, он заметил, что на приколотой возле двери затертой бумажке, куда старик имел обыкновение заносить все адреса и телефоны, появилась какая–то новая запись. Он подошел ближе, пригляделся: прямо на него глядело знакомое название переулка, номер дома в том переулке, словом, его собственный прежний адрес. Запись сделана недавно — когда они со стариком в последний раз пили здесь чай и разговаривали, ее не было — он бы непременно обратил внимание.