Иван присел и схватился за голову, затем подскочил и пошел к сержанту Попкову. Но того почему-то в роте не было. Но это к лучшему! Ведь Попков уже не раз отпускал его в клуб, может заупрямиться. Не подойти ли к замкомвзвода Мешкову?
— Товарищ сержант, — обратился к нему Иван, — можно спросить?
— Что тебе?
— У меня зуб разболелся. Можно, я схожу в медпункт за таблеткой?
— Иди, но ненадолго. Чтобы через полчаса был здесь!
— Есть!
Молодой воин выскочил на улицу и пошел в сторону третьего учебного корпуса, того самого, где он выследил Кулешова и сам встречался с ротным замполитом. Никаких сюрпризов не произошло. В комнате с Вмочилиным сидел Семенов. Едва Зайцев успел его заметить, как замполит любезно с ним распрощался, протянув руку…
Отойдя в тень кустов, Иван решил полностью использовать предоставленные ему сержантом полчаса. Минут через пятнадцать после ухода Семенова вновь послышались шаги и в комнате, где сидел Вмочилин, оказался еще один герой — курсант Левинский, который проявлял себя очень активным на политзанятиях, убеждая товарищей быть честными, справедливыми, высокоидейными.
Иван не стал прислушиваться к разговору родственных душ, теперь он окончательно убедился, откуда идут все дрязги, склоки, доносы.
— Теперь понятно, кому и для чего нужна эта истерия по борьбе с доносительством! — решил курсант.
Возвратившись в казарму и доложив Мешкову о прибытии, Иван подошел к своей кровати и сел на табурет.
— Может сообщить товарищам о стукачах? — мелькнула у него мысль. Однако от этого пришлось отказаться. Котов назвал ему восемь фамилий из взвода. Это почти одна треть. А что, если таковых значительно больше? Тогда кого и о чем нужно предупреждать? — И Зайцев решил не мешать событиям идти своим чередом. Жизнь в дальнейшем показала, что он был прав.
На другой день утром после завтрака в учебном корпусе состоялось очередное политзанятие. На этот раз его проводил капитан Вмочилин. Как обычно, обрушившись на американский империализм и восхвалив Ленина, Брежнева и КПСС, замполит роты высказал свое недовольство поведением «целого ряда курсантов».
— Что это вы там болтаете об Америке? — вопросил он. — Майор Жалаев был страшно возмущен тем, что вы неспособны понять агрессивной сущности американского империализма!
Воины задрожали от страха.
Зайцев же сидел совершенно спокойно. Он, вероятно, был единственным, кто не только не осуждал Соединенные Штаты, но даже любил эту страну хотя бы за то, что ее ненавидели эти подлые лицемеры. — Если уж они так боятся Америки и злобствуют по отношению к ней, значит, это действительно достойное самого глубокого уважения государство, — считал Иван.