Воины остолбенели.
— Что, удивились? — усмехнулся Жалаев. — Мы, политработники, знаем все! Смотрите, что написал домой курсант Киселев, — военачальник открыл тетрадь. — «У нас охраняют склады с бензином», — а вот у Смирнова: «Мама, скоро пойду в караул, мы охраняем особо опасный объект!»
И Жалаев все читал и читал цитаты из писем курсантов. Учитывая, что большинство воинов в список замполита не попали, постепенно, по мере чтения, в классе стал раздаваться смех.
— А вот что написал Соловьев, — добрался еще до одного письма политрук. — «Знаете, всем выдали по автомату, а мне дали пулемет…»
Оглушительный хохот прервал чтение. Не смеялись только двое: курсанты Соловьев и Зайцев.
Первый, красный как кумач, сидел и смотрел в окно, руки у него дрожали. Второй же расстегнул верхнюю пуговицу гимнастерки и жадно хватал ртом воздух. Казалось, что кто-то душил его. — Над кем смеетесь? Над собой смеетесь! — мелькнула мысль.
Г Л А В А 15
У Ч Е Б Н А Я Т Р Е В О Г А
После того как курсанты узнали о перлюстрации их писем политработниками, ротный писарь ощутил резкое облегчение: теперь он доставлял на центральную городскую почту совсем немного корреспонденции. Даже Зайцев поддался общим настроениям и, хотя содержание его посланий вполне удовлетворяло и адресата и Политический отдел, ибо приукрашивание действительности говорило о его высокой гражданской зрелости, все же сама мысль о том, что его личная переписка кем-то изучается, вызывала апатию. Что касается писем курсантов девушкам или женам, то есть любовной переписки, то политические работники не стали долго об этом распространяться. Майор Жалаев только заметил, что «есть и исключительно непристойные письма», в которых якобы «имеются всякого рода намеки на половую связь», но к этой теме «пока подходить не следует», так как об этом будет сказано на одном из «специальных» занятий, посвященном так называемому «здоровому образу жизни». Это замечание во многом способствовало прекращению «непристойной» переписки. Жалаев, Вмочилин и другие опытные комиссары ликовали: теперь они могли без особого труда за какой-нибудь час изучить всю курсантскую корреспонденцию и не тратить понапрасну свое драгоценное время! Отношение офицеров к Зайцеву значительно улучшилось. Перечитав его письма и убедившись, как высоко ценит он свое командование и созданные «идеальные» условия для прохождения службы, военачальники стали считать Ивана человеком серьезного образа мыслей. Учитывая любовь своих командиров к грубой лести, Зайцев решил узнать, как быстро политические работники перечитывают корреспонденцию и как внимательно изучаются его письма. Накануне очередного занятия, которое должен был вести Жалаев, Иван в письме домой расхвалил его пышными, лестными словами, назвав «гением», «одним из самых талантливых людей на Земле», «самым грамотным политработником части».