> Левые силы дали однозначный ответ: «Не верить!» В прокламации орехово-зуевских социал-демократов говорилось: «...когда народ восстал, когда пронесся клич рабочего класса: «К оружию!», самодержавие сочло нужным бросить возмущенному народу огрызки гражданских прав»
>206>. Лидер эсеров В.М. Чернов писал о всеобщей забастовке: «Она заставила правительство выпустить Манифест 17 октября, что, конечно, было не бог весть каким приобретением; но все же она дезорганизовала правительство, заставила его фактически распустить вожжи и в то же время в огромных размерах подняла уверенность в своих силах, активность и решительность всех враждебных правительству слоев»
>207>.
В обстановке дезорганизованности и растерянности власти в столице и на местах явочным путем вводились провозглашенные манифестом политические свободы. Газеты выходили без цензуры, прокламации с самыми радикальными призывами распространялись беспрепятственно. «Самодержавие разбито, но не уничтожено! Царские уступки не обманут рабочий класс! Он должен бороться до конца!» — говорилось в этих прокламациях. Повсеместно собирались митинги, на которых прозвучали призывы к свержению самодержавия. Объявленная 21 октября амнистия привела к освобождению ряда политических заключенных, причем зачастую ворота тюрем распахивались силой. В ряде городов коалиционные комитеты взяли на себя всю полноту власти. Даже некоторые городские думы (Казань, Томск и др.) попытались устранить губернскую администрацию.
Но одновременно с этим в борьбу вступила черная сотня. Осенью 1905 г. черносотенцы являлись неорганизованной стихией. Простые обыватели, вышедшие на улицы, не состояли в партиях и вряд ли имели представление о политике. В первых же выступлениях черносотенцев проявилось отрицательное отношение к чуждым им идеям. Они не хотели слышать о манифесте разрушавшее привычный порядок вещей. На железнодорожной станции Ставрополь-Кавказский местные жители сочли, что манифест о свободах подложный и выдуман учащимися железнодорожного училища. Толпа окружила училище, и только вмешательство железнодорожников предотвратило его разгром>208>. Даже при отсутствии сомнений в подлинности царского манифеста попытка публично зачитать его была сопряжена со смертельной опасностью. Например, в Екатеринбурге «одной из первых жертв разъяренной черни стал сотрудник газеты «Уральская жизнь» ПА Соловьев, который хотел прочитать перед толпой манифест 17 октября. Его окружили какие-то темные личности, ударом дубины по голове сшибли с ног и ножами нанесли ему несколько ран»