Возможно, это один из главных вопросов. И те, кто читал все тот же роман «Потерянный дом», знают, что там это одна из главных тем – национальная. Она проявилась уже в выборе героя, его имени, фамилии и происхождения.
Мне кажется, что это стихотворение, написанное мною Бог знает когда, имеет отношение к разговорам последних дней. Оно также показывает, вне зависимости от его достоинств и недостатков, что и в 24 года меня занимали эти проблемы.
По белому свету шатался
Один пожилой армянин.
Он грамоты где-то набрался
И жил совершенно один.
Жены не имел он и дочки,
Жилья не имел и стола,
Лишь книга на желтых листочках
При нем постоянно была.
Читал он старинную книгу
В гостиничном чахлом дыму,
И гор обнаженные сдвиги
В душе рисовались ему.
Потом он вставал на колени,
Вздыхая от старости лет,
И Бога просил избавленья
От внешних и внутренних бед.
В конце прибавлял он привычно,
Одними губами шепча:
«Пошли землякам горемычным
Покой от огня и меча».
И вновь у подножия храма
В какой-то сторонке глухой
Твердил он в молитве упрямо:
«Пошли горемычным покой».
Он умер, а книга осталась.
Ее под рубахой нашли.
Она армянину досталась,
Не знавшему отчей земли.
И слово родное по буквам
С трудом разобрал армянин,
И горло наполнилось звуком
Гортанных высот и низин.
Тем словом старинным согретый,
Он бросил свой угол и стол
И с книгой по белому свету
Искать свое счастье пошел.
1965
Профессиональные мученики
4 апреля
Вообще-то они хорошие люди, но уж больно мрачные.
Допустим, у вас случилась какая-нибудь маленькая радость жизни. Влюбились вы, дочь родилась, диплом защитили… Да мало ли. Душа поет и играет на фоне, как водится, свинцовых мерзостей жизни.
Но тут появляется Мученик, сводит брови и говорит:
– Разруха, бля.
Или:
– Чечня.
Или:
– Либеральный террор.
И возразить-то нечего, потому что разруха, Чечня и либеральный террор. А ты со своими маленькими и сугубо эгоистическими радостями – просто мелкий подлец и негодяй, плюнувший в душу народу. Отщепенец и хорошо если не жыд.
Потому что Народ Страдает, видите ли.
И зубы вечно у них стиснуты, и взгляд горит, и пепел бьется в сердце.
Народ, между прочим, клал на них с прибором. Народ-то как раз веселится. Но они подходят и говорят:
– Пир во время чумы.
И уже не хочется не то что пира, а даже по сто грамм на посошок.
Жаль мне их, если честно. Они сами кузнецы собственного несчастья.
Еще о советских фильмах
21 апреля
Хочу немного уточнить мою мысль о «вечности» советских фильмов.
То, что они пробуждают воспоминания у людей поживших, что на них воспитаны поколения, – это очевидно, и это для меня не главное.