– Ну слава Богу! Мир вашему дому!… Мне вот тут на ум пришла мысль…, мня, мня…, дааа…, знаете ли, Павел, а ведь ваша история, хотя я так ничего и не понял, не самая интригующая… – Молодые люди, казалось бы, забывшие о его существовании, увлекшись собой и своими чувствами, обернулись в недоумении. Первым опомнился Ослябин:
– Фуффф, батюшка, вы уж простите, мы тут у вас расхозяйничались…, простите нас!..
Вставила и Татьяна пару слов:
– Батюшка…, крестный, прости нас – мы ведь…
– Да я все понял, дети мои, все хорошо…, прямо так хорошо, что я и не сомневаюсь – все будет ещё лучше с Божией помощью, милые…
– А о ком ты, крестный?.. – Татьяна, будто на всякий случай задала этот вопрос, хотя мысли и внимание все принадлежали любимому ею человеку. Не отставал и Павел, но понимал, что авторитет священника для его любимой непререкаем, да и праздного в начатой мысли не было ничего. К тому же этот человек действительно вызывал глубочайшее уважение, и все сказанное им будет, конечно, полезно.
– Таккк…, о батюшке твоем! Вот уж где непредсказуемость каждый день, чудеса, да борьба духа… – Кто угодно мог бы осечься, предположив несвоевременность или не желание ребенка раскрытия такой тайны перед возлюбленным, но дочь не стыдилась своего отца, видя, прежде всего, все хорошее, и, в конце концов, любя своего родителя. Отче же считал этот пример действительно выдающимся, поскольку знал и Алексея, и всю его жизнь, чуть ли не изнутри, видя в ней чудесный Промысел Божий, вернувший таки, чуть было не погибшее создание в Лоно спасения. Да и любил он отца своей крестной дочери, как родного сына, ибо был связан с ним многими пересечениями и переживаниями.
Кого же еще любить, и за кого же еще молиться, как не за погибающих «овец» Божиих.
Смущений в обоих не было, и батюшка продолжил без всякого извинения:
– Дааа…, раб Божий Алексий, спаси Господи, страдальца! Вот уж у кого стезя тяжела и непредсказуема! Все перипетии твой, сын мой, только первая ступень, причем самая легкая, в его «анабасисе»…
– А кем он был то…, и почему «был»? Малыш, вроде бы ты говорила, что жив…
– А он и жив…, только, как бы завис между двумя мирами, пока Господь решает, как спасти его душу. А был ооон…, сама скажешь, дочка?
– Он…, папа…, самый лучший…, а остальное мне не важно! Ему никто не помог, все только пользовались! А он меня искал…, и нашел! Нашел и… – Большая слеза, как показалось Паше, буквально выпрыгнула…, за ней вторая, и еще несколько. Они так же неожиданно кончились, как и появились, обжигая своим касанием его руку, на которую, падая, попадали и разбивались.