Ни разу не видевший прежде ее слез Иматт изумленно взирал на такое типичное для женщин, однако вовсе не свойственное генералу Органе проявление чувств.
Так продолжалось долго, около минуты. Затем генерал, приподняв вспухшие веки, горько вздохнула:
— Это моя вина. Всегда, когда ребенок сбивается с пути, в этом виноваты, прежде всего, родители, — она пропустила вздох, трагически поморщившись. — Бену было около восьми лет, когда мы осознали его чувствительность к Силе, причем, выдающуюся. Он начал рассказывать о своих странных видениях, которые напоминали мне память прошлого — те старые картинки, что хранились в памяти R2, — и о том, что он может управлять Силой не хуже «дяди Люка». Он и в самом деле выучился приемам телекинеза — тогда еще только самым простым.
— И что же с того?
— А то, что подобному нельзя обучиться просто так, самому. Тогда я впервые заподозрила, что у моего сына может быть тайный учитель. Но кто? Бен был домашним мальчиком, даже в школе у него так и не появилось ни одного друга. Он тяжело сходился с людьми и редко подпускал к себе чужих. Я спросила совета у Люка, а тот… он высказал предположение, от которого у меня волосы на голове зашевелились. Будто некто вторгся в сознание Бена с неизвестными целями. Мне сделалось жутко. Я не знала, как поступить. Хан был в отъезде, к тому же, он не имел привычки сообщать, когда намерен вернуться. Одним словом, мне поневоле пришлось все решить в одиночку. Я спешно отослала Бена на Явин IV, в Новую академию джедаев. Я надеялась, что, став учеником Люка, мой сын будет в безопасности.
— Это вполне разумное решение. Разве мальчик, обнаруживший в себе способности к Силе, не мечтал обучаться на джедая? Все мои школьные друзья воображали себя рыцарями со световыми мечами, и это во времена Империи, когда орден джедаев был предан анафеме. В восьмилетнем возрасте я сам дорого бы отдал, чтобы оказаться на месте Бена.
Лея с грустной улыбкой на губах покачала головой. Майор Иматт — человек крепкой и даже отчасти грубоватой выделки. В юности неказистый, быковато-выносливый; теперь же смягчившиеся с возрастом черты лица и звездная седина, покрывшая голову, придавали ему сходство с пророком. Снискавший уважение, в основном, благодаря твердости характера и личных принципов. Верный, храбрый. И совершенно нечуткий. У него никогда не было семьи. Не было и детей. Разве мог он представить, каково приходится ребенку, всецело привязанному к родителям, скромному, нелюдимому, оказаться вдали от привычных условий?
— Только сейчас, по прошествии времени я могу в полной мере вообразить себе тогдашнее состояние Бена. Дома ему была предоставлена полная свобода. Толпа услужливых дроидов-сиделок, целая комната игрушек, при одном виде которых у любого мальчишки его возраста закружило бы голову — не удивительно, ведь его родители покупали эти безделицы, чтобы компенсировать в глазах ребенка свое частое отсутствие. К его услугам все, что только душа пожелает. И вот, его отправляют за сотни световых лет от дома, в монастырь посреди первобытных джунглей, заставляя отречься от любых связей, запрещая ему свидания с матерью. Люк особо настаивал на этом, говоря, что у джедаев не должно быть личных привязанностей, и что всякий раз, когда это правило нарушалось — а такие случаи бывали, наше с братом появление на свет тому подтверждение, — это не влекло за собой ничего хорошего. И мне, и Бену пришлось смириться с разлукой. Я убеждала себя, что поступаю правильно. Временами я говорила себе те же слова, которые сейчас произнес ты, друг мой: «любой на его месте был бы счастлив». Любой, но только не Бен. Он чувствовал себя забытым, преданным, брошенным. Его лишили самого необходимого в жизни — лишили насильно, не спросив у него согласия. Могу ли я теперь его осуждать?