Философы, даже не помышляя об этом, почти всегда впадают в вульгарное представление, предполагая, что Бог ревнив к своей славе, что он гневлив, мстителен, и создавая риторические построения вместо реальных идей. Интересным объектом для всего мира является вопрос о том, не лучше ли ради блага всего человечества допустить Бога воздающего, Бога-мстителя, вознаграждающего за незаметные добрые дела и карающего за тайные преступления, чем не допускать никакого Бога.
Бейль ограничивается тем, что приводит все образцы бесчестья, приписываемые мифами античным богам; его противники отвечают ему ничего не значащими общими местами; сторонники Бейля и его противники сражались, почти всегда не сталкиваясь между собой непосредственно. Все они согласны, что Юпитер был волокитой, Венера - бесстыдницей, Меркурий - плутом; но не это, как мне кажется, следует выяснять: надо отличать "Метаморфозы" Овидия от древней римской религии. Весьма достоверно, что у римлян никогда не было храмов, посвященных Меркурию-плуту, Венере-срамнице и волоките Юпитеру.
Бога, коего римляне именовали Deus optimus, maxitnus (лат.-милостивейший, величайший), они не считали способным подбить Клодия[4] на связь с женой Цезаря, а Цезаря на то, чтобы быть любовником царя Никомеда[5].
Цицерон не упоминает даже о том, будто именно Меркурий подбил Верреса[6] ограбить Сицилию, хотя, согласно мифу, Меркурий похитил коров Аполлона. Истинная религия древних гласила, что милостивейший и справедливый Юпитер, а также второстепенные боги карают за реступления в царстве Плутона. Благодаря этому римляне долгое время оставались самыми религиозными блюстителями обетов. Религия, таким образом, была очень полезна римлянам. Она вовсе не повелевала им верить в два яйца, снесенных Ледой, в превращение дочери Инаха в корову и в любовь Аполлона к Гиацинту.
Поэтому не следует говорить, будто религия Нумы бесчестила божество. Итак, долгое время шли диспуты о химере, а это случается слишком уж часто.
Далее, задают вопрос, может ли сохранить свое существование народ, состоящий из атеистов. Как мне представляется, следует различать народ в собственном смысле этого слова и сообщество философов, стоящее над народом. Весьма верно, что в любой стране население нуждается в крепкой узде; и если бы Бейль распоряжался хотя бы пятьюстами или шестьюстами крестьян, он не обошелся бы без провозглашения пред ними существования Бога -- карающего и воздающего. Но Бейль не сказал бы этого эпикурейцам - людям богатым, влюбленным в спокойный досуг, культивировавшим все социальные добродетели, и особенно дружбу, избегавшим сложностей и опасностей общественных дел, ведшим, наконец, приятный и невинный образ жизни. Мне кажется, на этом - что касается общества и политики - спор должен быть окончен.