Она означает взлет к духовному состоянию, которое делает свободным, бессмертным, внутренне несокрушимым.
Но там, где действия духа выражаются через деятельные действия и реальные факты, там оказывается, что действительно физическое соответствует метафизическому, а видимое — невидимому. Такие духовные деятельные действия представляются нам тогда тайной душой воинственных предприятий, увенчание которых — это настоящая и реальная победа. Материальная военная победа будет тогда голым соответствием духовного факта, который обусловил победу там, где связаны между собой внешнее и внутреннее. Победа проявляется, таким образом, как ощутимый знак инициации и мистического возрождения, которые совершались в одной и той же точке. Фурии и смерть, перед лицом которых воин материально выдержал на поле сражения, встречают его также внутри, в духовном, в форме опасного прорыва самых глубоких причин его существа. Когда он торжествует над ними, победа остается за ним. И слава, которая окружает его тогда, — это не пустой звук, а настоящая сила, метафизическое откровение, вспышка верхнего мира.
В этой связи объясняется, почему в традиционном мире каждая победа получала сакральное значение. Так встречаемый с ликованием победивший на полях сражения полководец обнаруживал переживание присутствия мистической, преображающей его силы. Так нужно понимать глубокий смысл сверхъестественного характера, прорывающегося в славе и в «божественности» победителей. От богини победы Ники дорический герой Геракл получает венок, который позволяет ему стать сопричастным с олимпийским бессмертием. Если валькирии — валькирии одновременно понимались также как те силы, которые нагоняют на врага панический ужас — переносят души героев к местонахождению бессмертия, то они также и те, которые определяют окончательную победу. Мистическая теология учит, что спасающий духовный показ совершается в славе, и христианская иконография окружает головы святых и мучеников ореолом славы. Однако, все это означает уже зачахшее, искаженное наследие нашей наивысшей героической традиции. Иранская арийская традиция знала как раз уже понятую как небесный огонь славу, которая спускается на королей и вождей, делает их бессмертными и свидетельствует о них в победе. И античная царская корона с лучами символизировала как раз славу как солнечный и небесный мистический огонь. Если проверить самый глубокий смысл свойственной рыцарству точки зрения на испытание оружия, то обнаружится то же самое представление: победа равна сверхъестественному знаку правды, справедливости, права. В силу той же мысли церемония триумфа имела в Риме более сакральный, нежели военный характер. Триумфатор ехал к храму светящегося капитолийского бога неба, чтобы положить в его руки лавры победы, и этим выражалось то, что истинным творцом победы была не столько человеческая и смертная часть победителя, сколько трансцендентный, надличностный элемент, который и приравнивал победителя к богу в образном понимании. По этой причине победитель для триумфальной церемонии надевал на себя все свойственные этому божеству символы и знаки. Свет, солнечное сияние, слава, победа, божественная королевская власть — это представления, которые в классическом и индогерманском мире появляются в самой тесной связи. В этом смысле мистическое учение о победе является для нас светящейся высшей точкой нашей общей традиции действия.