Здравие состоит в чистейшей, легкой деятельности и истинной, но не роскошной силе. Человек стремится к сему здравию из уважения к духу, которого спокойное развитие, чистейшее ощущение и внешние действия зависят от здравия телесного. Отсюда возникает первая заповедь нравственного человека: "храни жизнь свою: храни ее не только для того, чтобы жить и наслаждаться жизнью, но и для того, что она принадлежит лицу твоему; что она есть необходимое условие твоей деятельности. - Отсюда следует, что примирение с жизнью есть нравственная обязанность к самому себе, равно как и сохранение истинного се достоинства. А по сему в таком положении мы не должны питать в себе желания смерти, в которые ввергают нас ребяческие слабости и страстные мечты. Вторая нравственная заповедь: "пекись о своем здравии, или сохраняй тело свое в чистейшей деятельности, и через то самое делай его способным к нравственному действию. Ибо здравие само по себе, как чувственное благосостояние, не имеет никакого внутреннего достоинства; но оно имеет свою цену как средство к исполнению своих обязанностей, т.е. как основание деятельности разума. По сему единственно из уважения к душе и свободе нашей обязаны мы сохранять здравие. Оно есть необходимое условие к чистейшему ощущению, к истинному чувству, к непоколебимой силе, и, наконец, к свободному исполнению познанного добра. Когда тело находится во всей полноте и истинной силе своей (что почти не принимают во внимание наши расслабленные современники), тогда оно не только безопасно для духа, но еще служит к обузданию гибельной фантазии.”
(см. Pr. Aug Corns Moralphilosophie Und Religion Philosophic. Leipzig 1810. cmp. 98.)
Но кто страшится малейшего дуновения ветра и избегает всякого напряжения сил своих, тот ведет жизнь несносную, бесчувственную и тщетно старается искусством заменить потерю сил естественных.
"Если, - говорит Вейс (там же, стр.182), - сохранение своего здравия должно быть одной из существенных обязанностей наших, то излишнее старание об оном становится пороком. Можно жертвовать для сего некоторыми удовольствиями, но обязанностью - никогда; а сделать его преимущественным, единственным предметом наших стараний означает более крайнюю робость духа, нежели благоразумие."
Кто предается всегдашнему волнению страстей своих и беспрестанно напрягает силы душевные, тот часто принужден бывает оплакивать потерю растраченного драгоценного времени, удобного к открытиям. Но кто разум и память свою оставляет в непрестанной дремоте, или кто страшится самого малейшего сопротивления и всякого неприятного усилия, тот не только лишается истинного наслаждения, но погибает невозвратно, особенно там, где дело доходит до усилий, смелости и решительности.