— Прости, Кинич, что осуждала тебя, — склонила я голову над раковиной.
— Раз уж ты проснулась, я прощаю тебя. Я говорил тебе, что ты храпишь, как дровосек с гайморитом? Это весьма неприятно.
У меня глаза полезли на лоб.
— Кинич?
Я оглянулась через плечо, направо и налево, но я была одна в личном спа-люкс с мини-водопадом.
— Что? — произнес он.
Святой торт дьявола. Я посмотрела вниз и вверх, из стороны в сторону. Никого.
— О, мамочка. Видеть его во сне каждую ночь, не достаточно.
— Каждую ночь? Как интригующе. Мы голые?
Вот снова. Я задержала дыхание.
— К-Кинич? Это ты?
— Думаю, стоит запретить кому-либо звать меня по имени Майя. Хочу слышать его только от тебя. Только этим сладким голоском.
Я не могу дышать.
— Это… действительно… ты? Или я все еще сплю?
— Я. Что ты так долго возилась с ритуалом?
Я наклонилась, чтобы отдышаться.
— Я понятия не имела, что это было… святое дерьмо! Это действительно ты?
— Ты никому не рассказывала о случившемся?
— Не-а, но я вроде, как и забыла о той части, когда ты произносил странную фразу. — Я не могла в это поверить. Вернувшись в спальню, я уставилась на тело Кинича. — Но ты на кровати. Я смотрю прямо на тебя. Где ты… хм — или как правильно сказать? — откуда разговариваешь со мной?
— Видимо, Вселенная все же может удивить. Даже такое старое божество, как я.
— Извини? — спросила я.
— Я прямо здесь. С тобой.
— Еще раз. Извини?
— Я… внутри тебя.
* * *
Когда Кинич попытался открыть глаза, то сразу понял неладное. Медленно он исследовал физические ощущения. Ноги, пальцы, легкие, он все ощущал, но не мог управлять телом.
Его парализовало? Он умер?
Последнее, что он помнил, он в бассейне с Пенелопой, прижимающейся к нему округлыми, упругими грудями, и он прибывающий на грани пролиться в ее ладонь. Ее желание было настолько мощным, что он буквально готов был воспламениться. Затем, пока он пытался сдержать пламя, ужас отразился на милом личике Пенелопы.
Он не видел Мааскаб, но доносящийся удушливый смрад не с чем не перепутаешь. Скаби стоял позади него и все, что он собирался сделать, было не хорошо. Наверное, и болезненное.
Тогда в голове вертелась лишь одна мысль: он хотел защитить Пенелопу, но не смог. Только не снова. Только, блядь, не снова.
И в этот момент полной беспомощности, что-то в глубине его души изменилось.
Как жесткий удар под дых, он понял, что если бы ему пришлось выбирать, то он бы позволили человечеству погибнуть, он пожертвовал своей душой, если это спасет жизнь Пенелопе.
Невозможно.
Как, когда боги так яростно защищали человечество, он мог подобное чувствовать? Кинич не знал. Но чувствовал. Невидимые цепи защелкнулись, его душа встала перед выбором, какую жизнь он ценил больше. Свободно жить, любить, желать другой жизни и возможно, получить ее. И в тот самый момент он осознал, что не хочет покидать Пенелопу, никогда.