Кинич задрал мою футболку и сжал грудь, после чего всосал в рот чувствительный сосок и начал посасывать. Сначала ласково, а потом грубо.
— Я люблю твою грудь, — сказал он, вздыхая, говоря прямо в мой сморщенный и раскрасневшийся сосок. — Я хочу с твоей грудью сделать грязные штучки.
Ох. Бог Солнца любитель грудок!
— Но, не раньше, чем я сделаю это. — Он перевернул меня на живот, как блинчик на сковородке и уселся на меня, чуть ниже задницы. Я почувствовала, как он ладонями обхватил мои ягодицы. — Я так скучал. В честь твоей задницы, нужно построить пирамиду.
Он мог это устроить?
— А может две? По одной на каждую ягодицу?
Он стащил с меня джинсы, оставив на мне лишь трусики.
— Да. Они великолепны, — сказал он сиплым голосом и оставил длинный, горячий, влажный поцелуй на моей правой ягодице.
Его обжигающий язык был таким шелковистым, словно теплый шоколад, которым поливали мою кожу.
Внезапно он снова перевернул меня, отчего у меня перехватило дыхание.
Как человек с определенной целью, он сорвал с меня трусики, а затем с себя рубашку и штаны.
Он заполз на кровать и лег на меня, быстро раздвинув мне ноги.
— Я хочу тебя, Пенелопа. Хочу быть внутри тебя и слышать, как ты стонешь мое имя так, как в моих снах.
Мне понравилось, что у него тоже были эти сны. И мне нравилось, что я единственная женщина, с которой он «возможно» был.
Я ответила на его жесткий поцелуй и почувствовала между нами его руку, которой он сжал член и направил его в мое лоно.
Он поднял мне ноги, и начал толкаться в меня.
— Подожди! Ожерелье. Мне не нужно?.. — Жгучий жар пульсирует через меня.
Я резко выдохнула и подняла глаза, чтобы увидеть, как Эмма хлыщет меня полотенцем.
— Господи, Пенелопа! Ты горишь!
Вскочив с кровати, я срываю тлеющую рубашку со своего тела и бросаю ее на кафельный пол. Топая по пламени ногами.
— Вау, — сказала Эмма. — Должно быть, это один из самых горячих снов. — Рассмеялась она.
Сон?
Голова шла кругом. Я обернулась и посмотрела на Кинича, он все также лежал, словно безжизненный мешок грязи.
Дерьмо. Еще один чертов сон.
Мое сердце сжалось, и слезы навернулись на глаза. Я никогда не была плаксой, но за последние два дня проплакала столько, сколько за всю жизнь не ревела.
— О, нет! Пенелопа. Не плачь. — Ярко-зеленые глаза Эммы переполняет беспокойство. Она наклоняется и хватает меня за руку, вытаскивая из постели.
— Я знаю, что тебе нужно.
— Холодный душ? — спрашиваю я.
— Лучше.