* * *
Через каких-то своих старых знакомых нашел хорошего адвоката Рогожин. И вот оно, заседание. Я думала, что просто сойду с ума. Как кипел Серебров! Как его бомбило! Просто жуть. Ревность так и перла изо всех щелей, исходясь зловонием подбитой гордости. Федька же (Старший) напротив — держался хладнокровно, с откровенным цинизмом, что даже меня порой заражал своим «спокойствием», а где накатывала паника — тотчас любовь, ласка и поцелуи сразу возвращали всё на круги своя.
— Подумай о нашем будущем малыше, — сладким, нежным шепотом мне на ухо. — Не нервничай. Эта скотина ничего этого не заслуживает. Разведут вас — и все пройдет. Забудешь, как страшный сон.
— А Федька? — испуганно.
— А что Федька? Он наш пацан. И пусть даже не мылится — не отдадим. Да и… судья — не дура. Видит, к кому больше ребенок тянется, кто о нем сколько времени заботился. Да и после того случая, как он вас выгнал на голод и холод без копейки за душой, нет у него шансов. Просто — НЕТ.
Нет — то нет. Но… это травоядное явно, откровенно мне дало понять, что оно, он начал войну — и никого уже не пожалеет. Никого не пощадит. Даже собственного сына.
А там и вовсе нечто диковинное, жуткое случилось.
Я была на работе: дела, заботы. Голова забита черти чем — и вдруг. На пороге — явка нежданного гостя-налетчика.
Ошалела, оторопела я, забыв даже как дышать.
Цветы, коробка конфет. Подарок в блестящей упаковке — плоское, большое (как бы не ювелирка какая).
— Что ты здесь забыл? — бешенным гневом, едва хоть немного пришла в себя. Метнула на меня испуганный взор моя коллега. Спешные шаги — и скрылась учтиво за дверью. — ТЫ. что. здесь. забыл?! — мерно, ядом давясь, зарычала я, исходясь уже от ужаса. Страха. Конечности охватил лихорадочный пляс. По телу прошелся цепенящий мороз.
Что бы этот демон не задумал, я не дам сие воплотить: ни подвода для ревности Рогожин не получит, ни повод для радости этот мерзкий гад, Серебров, не обретет.
— ЧТО ТЕБЕ НАДО?! — бешено выпучив на него очи, повтором рявкнула я. Руки сжались в кулаки. Готова уже кинуться — и собственными руками удушить это исчадье ада, что вот так резво задумало испоганить мой рай, разрушить мою настоящую семью, идиллию.
— Поговорить, — милая, добрая, лживая улыбка.
— Мне не о чем с тобой разговаривать! И веник свой забирай! — махнула рукой, прогоняя. — Вместе со своим хламом! Ничего мне от тебя не надо! И Федьке не надо! Умер ты для нас! УМЕР! И не родившись.
Оскалилась, словно дикий зверь. Вот-вот кинусь, вопьюсь в глотку.