Все, конечно, заметили, что Почтальонка колесит по деревне больше, чем это необходимо для исполнения служебного долга. Но поскольку с детства ее считали дурочкой, никто этому не удивился. Она стала чем-то вроде местной достопримечательности: безмолвная фигура на велосипеде с сумкой через плечо, безостановочно вращающая педали. Председатель колхоза назвал ее как-то: «Летучий голландец в юбке» — и очень гордился образностью своего мышления.
Каждый день ее видели в полях по дороге на хутора, даже если писем туда не было. Этому не придавали значения, а зря. У Почтальонки, как у всякого существа, живущего больше внутри, чем снаружи, была своя тайна. В одном из покосившихся домишек «мертвого» хутора она совершала тяжкое должностное преступление: читала письма, доверенные ей почтовым ведомством — все письма, которые приходили в деревню. Иногда их было два, иногда — пять, очень редко — семь. В брошенной развалюхе у нее были спрятаны старый примус и чайник. Подержав конверт над паром, она аккуратно вскрывала его, прочитав письмо — снова заклеивала и везла по адресу. Зачем читала? Сама она вряд ли смогла бы объяснить. Но я-то знаю: ей не хватало жизни, как не хватает витаминов на исходе зимы.
А что было в письмах? Ничего особенного. Не было в них никакой такой особенной жизни: «…Здравствуй, Наташа, пишет тебе твоя сестра Марина… У нас все хорошо: картошку посадили… Сашка в школу пошел, учится хорошо… платят мало, но все хорошо… До свидания, привет Петровым и Анисимовым», или: «Здравствуйте, дядя Вася, пишет Вам Ваша племянница Оля… у меня все хорошо… вышла замуж… летом приедем погостить…». Еще были письма из армии: «Здравствуйте батя и мамка, у меня все хорошо, служба идет нормально… хочется домой…». А еще — письма от студентов: «Здравствуйте, папа и мама… у меня все нормально, учусь хорошо… пришлите денег…» По большей части это были послания, в безжизненности своей похожие друг на друга, как серые осенние дни. Но Почтальонка читала, как роман, скучные неловкие слова и уже не могла обходиться без них.
Как то она вскрыла письмо, прочла его, потом прочла еще раз… и еще десять раз подряд. Заплакала. Сидела неподвижно в своем убежище и смотрела на дорогу и поля через окошко с выбитыми стеклами. Долго сидела и вернулась в деревню уже затемно. Постучала в дверь и отдала письмо адресату — молодой учительнице, недавно приехавшей по распределению. Хорошо, что было темно, и никто не видел лица Почтальонки, опухшего от слез.
Писал учительнице ее однокурсник по институту. Письма приходили через день, а то и каждый день. Почтальонка никогда раньше не читала таких. Она даже предположить не могла, что один живой человек может писать другому живому человеку такие слова. Был момент, когда она даже подумала, что ее разыгрывает кто-то: узнал как-то о ее увлечении, и подсовывает такие письма, которые в действительности существовать не могут. Конечно, это была дикая мысль, которую Почтальонка сразу же отмела. Она читала, верила и не верила. Хотя, казалось бы, что здесь невероятного: «…люблю… сердце мое… счастье мое… всегда жду тебя… светлая душа моя… пусто без тебя… люблю… люблю… люблю…». Почему же использование этих слов по назначению так ее потрясло? Потому что никто никогда рядом с ней таких слов не произносил. Никто из знакомых ей людей не смог бы их выговорить или написать: ни родители, ни соседи, ни одноклассники. Они умели прочесть эти слова в книге, они научились не смущаться, услышав эти слова с экрана телевизора, но произнести их — никогда. Такие слова говорят герои фильмов, такие письма пишут герои романов, но никак не реальные люди, живущие реальной, настоящей жизнью. И все же вот они — написаны одним человеком другому человеку, запечатаны в конверт со штемпелем. Это тоже реальность!