Другие письма она читать перестала. Для нее там больше не было жизни. Каждый день ждала только этого письма, будто оно был предназначено ей. Получив почту и увидев среди прочих конверт со знакомым почерком, Почтальонка летела в поля, крутя педали, пряталась в развалюшке, нетерпеливо колдовала над конвертом, а потом читала и перечитывала, торопясь, захлебываясь, перескакивая со строчки на строчку. Так пьют воду в поле, в жаркий полдень, из ведра, большими глотками, задыхаясь, проливая на грудь и плечи… Плакала. Общий смысл ускользал, лишь главные слова проникали в нее и долго звучали внутри. Но ей и нужны были только эти главные слова. Добравшись до конца, она возвращалась к началу, и снова плакала. Иногда слезы попадали на листок, чернила расплывались. Учительница, читая потом строчки, отмеченные круглыми каплями, думала, что это плакал ее однокурсник, когда писал. Прочитав письмо несколько раз, и наплакавшись допьяна, Почтальонка садилась на велосипед. На душе было пусто, звонко и легко. Она всегда лично вручала письмо учительнице, хотя на заборе висел почтовый ящик. Стучала в окно, не говоря ни слова, протягивала конверт, и уезжала.
Это закончилось скандалом. Как-то в очередном письме однокурсник написал учительнице о крымском лете и крымском вине, которое они пили когда-то на берегу моря под шелест волн. Моря Почтальонка не видела и вина не пробовала. Слово «Крым» напомнило ей поезда, которые она встречала и провожала в райцентре: «Симферополь — Москва», «Севастополь — Санкт-Петербург». Ей захотелось попробовать вина и она купила бутылку портвейна. Легко сказать — «купила бутылку портвейна». Для нее это был подвиг во имя настоящей жизни! Она не могла купить сама. Стоило бы ей только заглянуть в винный отдел, ей — деревенской юродивой, никогда даже не нюхавшей спиртного — как об этом моментально узнали бы родители. В закутке у хлебного склада она подкараулила одного алкаша. Можно себе представить, какой там состоялся разговор у вечно пьяного и полу немой. В конце концов, он понял, что от него требуется. На ее деньги купил две бутылки портвейна. Одну взял себе за труды.
Три часа спустя через «мертвый» хутор проезжал на двуколке бригадир второй бригады. Еще издали он услышал пение, раздававшееся из крайней развалюхи. Если бы бригадир, как обычно, поехал на мотоцикле, ничего бы не случилось. За шумом двигателя он не различил бы: «Вот кто-то с горочки спустился…». Но на этот раз он ехал на лошади. Голос был сильный, высокий и незнакомый. Бригадир знал всех местных певуний, потому что сам любил выпить, но этот голос слышал впервые. Когда он осторожно заглянул в пролом стены, то увидел Почтальонку такой, какой ее никто никогда не видел. Она сидела на ящике среди какого-то хлама и самозабвенно пела. Перед ней на примусе исходил паром чайник, стояла бутылка портвейна, опустошенная на треть, и лежало распечатанное письмо. Почтальонка была совершенно пьяна, нисколько не смутилась, увидев бригадира, и даже не перестала петь. Протяжно и очень верно выводя каждую ноту, она улыбалась во весь рот. Это было ужасно.