Грибной дождь (Барский) - страница 22

Ещё в армейской газете во время войны старые газетные волки считали его, Андрея Петровича, способным, подающим надежды журналистом. Потом был Московский Университет, удачная женитьба на дочери одного из ведущих дипломатов, работа в одной из центральных газет и, наконец, карьера собкора ТАСС и Центрального телевидения в разных странах Европы, Америки и Азии. Начиная с конца 60-х годов большую часть жизни он провел за границей, потому что прекрасно усвоил, что нужно тщательно скрывать от советского народа, а о чем писать. Для него не было нынче секретом, что есть причина и каковы тайные пружины, двигающие эту, так называемую, перестройку. У Андрея Петровича вызывали улыбку наукообразные пассажи на темы историософии и политологии некоторых ученых дисидентов по поводу юдофилии и русофобии, изыски идеологических подразделений о кознях ЦРУ и международного сионизма во главе с жидомасонами или параноидальные письма в газеты и ЦК престарелых ортодоксов, всевозможных политических жуликов типа ленинградской доцентши Нины Андреевой. Концепция идеологической войны с удовлетворением была принята подросшим поколением партийных функционеров, охранных ведомств, идеологических служб — в журналистике, искусстве и даже спорте, так как открывала новые перспективы, материализующиеся в новых управлениях, подразделениях, изданиях, где можно было выдвинуться и сделать карьеру. Эта «идеологическая» война была им также необходима, как для высших офицеров и генералов Афганская, позволяющая получать награды, чины и льготные назначения в благословенную Европу или на худой конец в Украину, Белоруссию или Москву. Попав ещё во время войны в разгромленную Европу, Андрей Петрович понял, что не только он, но и высшие командиры и политработники, отправлявшие домой эшелонами и самолётами ковры, мебель, костюмы и автомобили, сантехнику и швейные машины, предпочитали европейский комфорт спартанскому образу жизни строителей нового общества. И не собирались они ждать наступления общего благоденствия, но предпочитали его иметь сейчас же. И служить предпочитали здесь, в хоть и разорённой войной, но Европе, а не в Москве, а тем паче, не в какой-нибудь тьмутаракани.

Андрей Петрович, как и многие специалисты, давно понял, что единственно верное учение — не наука, что экономика с каждым годом всё более пробуксовывает, не в состоянии конкурировать с динамичной экономикой Запада, давшей возможность быстро возродиться дисциплинированным европейцам и ударить хвостом молодым дальневосточным драконам Японии и Южной Кореи. Баснословные природные богатства страны и, в частности, новые, казалось, неисчерпаемые нефтегазовые поля Западной Сибири, продлевали агонию громадной страны, подпитывая из последних сил усилия, направленные на создание военного паритета. Учить стали хуже, лечить стали хуже, работать стали хуже. Из магазинов безвозвратно исчезли товары, которые ещё в конце 60-х свидетельствовали о кое-каком достатке советских людей. Импульсы энтузиазма — безотказное довоенное оружие, генерируемые недолговременными прорывами в космосе, достижениями в атомной энергетике, великими комсомольскими стройками были всё короче и малоэффективней. К середине 80-х совершенно ясно было, что агония геронтократов у власти — агония системы. Прежде всего не хотела жить попрежнему молодёжь элиты. Она хотела л е г а л ь н о пользоваться плодами, которые дала им власть старшего поколения, не опасаясь окрика, ссылки на мизерную пенсию и возможности реализовать себя в управлении, армии, экономике, науке. Намертво зажатая идеологическими тисками творческая интеллигенция стала их естественным союзником. Все ждали смерти последнего геронтократа наверху. И вот это случилось. Сначала о том, что нужно что-то делать заговорили наверху. Осторожно, ощупью. Ясно было, что для того, чтобы убедить верхний эшелон партийной элиты, держащей в руках реальную власть в стране, нужно было показать, что в результате перестройки они не только не пострадают, но выиграют, приобретут независимость от «верхов». А для того, чтобы «процесс пошел», как позже выразился генсек, нужно было освободить средства массовой информации. Снять ограничения в области искусства и културы, приоткрыть историческую правду о стране, партии, мире за последние 70 лет. Андрею Петровичу всё это было ясно, как божий день. Он с ужасом ждал того часа, когда американцы вкупе с европейцами «подвесят» над территорией Советского Союза свои вещательные спутники и начнут регулярные передачи ТВ на русском языке. И начнут они с банальных видео на бытовые темы, в которых заложен такой «заряд» информации, который взорвёт всю эту гнилую идеологизированную систему. И никакие глушилки не помогут. Уже нынче для глушения вражьих радиоголосов тратились громадные средства, сравнимые с расходами на медицину. Да и не поставишь в каждом райцентре глушилку. А стараниями партийных идеологов к середине 80-х, почитай, в каждом доме, в каждой квартире советского человека был относительно дешёвый ящик с экраном. Трансляция с таких спутников «влезет» в «горло» примитивных телеприемников и никакое КГБ и институт школ политпросвета не смогут этому противостоять. Так что решение открыть шлюзы информации самим, было скорее попыткой хоть как-то спасти лицо и влияние новых хозяев Старой площади.