Михаил не отходил от окна до тех пор, пока шум от немецкого кортежа не затих за поворотом лесной дороги. Грищук тоже ждал этого момента. Торопливо перекрестившись, он несмело приблизился к дедовой хате. Походил вокруг, остановился у двери, даже потрогал деревянную ручку, но войти не решился. Немного потоптавшись на месте, Грищук сплюнул, матюкнулся, вспомнив дедову мать, повернулся и зашагал прочь в свой утренний обход по селу. Михаил вздохнул с облегчением и опустился на охапку сена. Через минуту он тихо посапывал. Ночной марш по глубокому снегу и напряжение утренней встречи дали себя знать.
Во сне ему привиделась лесная поляна под белым пологом осеннего дня, пожелтевшие листья усталых берёз меж колониями упругих опят, тихий шелест дождя в наростающем ритме равелевского болеро.
Спустя десять лет, сидя на нарах барака-полуземлянки, продуваемой холодными полярными ветрами, дед Илья вспоминал этот погожий зимний день, жестокую тряску на ухабах едва накатаной просёлочной дороги, железную коробку транспортёра, угрюмые лица солдат завоевателей и мученическую бледность, лежащего на носилках комиссара Трофимова.
Надсадно завывая мотором, извергая в прозрачную тишину зимнего леса синий дым несгоревшего масла и соляра, транспортёр с трудом пробирался вслед за броневичком петляющим просёлком. Просёлок этот и каждый его поворот был знаком деду Илье с самого раннего детства. Каждый овражек, каждая подросшая сосенка, каждая полянка были родными и близкими. В этой забытой Богом глухомани украинского севера, примыкающей к топким берегам Припяти, скудные земли родили в изобилии только картошку. Болотистые низины были богаты клюквой, густые девственные леса дичью и грибами… Этим и жило из покон веков Полесье. Большие дороги обошли его. Не было в Полесьи и больших городов. Потому люди из цивилизованных губерний, попадая в Полесье, поражались его молчаливой красоте, задумчивой глади тихих рек, обилию дичи и рыбы, могучему складу полищуков — крепких, белокурых и голубоглазых, сохранивших свою породу с незапамятных времён, не мешавшихся ни с татарами, ни с турками, ни с черкесами.
Самые ранние воспоминания детства у деда были связаны с запахом свежего хлеба, дремучими зарослями картофельной ботвы в огороде, доходившей ему до груди, громадным краснокоричневым петухом с черносиним хвостом, большим мясистым гребнем и тяжёлой красной бродой. Он норовил клюнуть Илюшку, когда тот гонял прутиком кур по двору. Илья был самым младшим, четвёртым ребёнком, родившимся на одиннадцатом году супружеской жизни родителей. Своего отца он не помнил. Отец ушел на заработки, когда Илья был ещё несмышлёнышем. Как ушел, так и пропал. Односельчане рассказывали, что умер он от холеры где-то на юге России в 92-м году. Хозяйство легло на плечи матери и двух старших братьев. Жилось трудно, всё реже в хате пахло свежим хлебом.