Из экипажа в живых остался стрелок и командир Катя…
Маруся со знанием дела перевязала Кате голову, укрыла меховой курткой. Раненых уложили на брезент у голых кустов низкорослого ольшанника.
Через час появились бойцы поисковой группы НКВД. Раненых погрузили на подводы и увезли, а Марусю со стрелком отправили в штаб.
— Значит, говоришь, только брат у тебя в отряде и больше никого из родных нет?
— Никого… Всех немцы убили…
— Ох-хо-хо… Если бы ты была пацаном, отправил бы в Суворовское училище. Только, вот, открыли… А так как ты девочка, поедешь в детдом.
— Никуда не поеду. Я должна вернуться в отряд. Там мой брат Миша и Батя.
— Нельзя тебе в отряд.
— Командир сказал, что я должна только сдать раненых и вернуться. Мне обязательно нужно в отряд.
— Не могу, дочка, отправить тебя в отряд. Я ведь не знаю, где ваш отряд. Только командир самолёта и знал где, да он ранен. В госпитале. Вот поправится, тогда и поговорим. А пока поживи в детдоме. Там хорошо. В школу пойдёшь. Научишься читать, писать.
— Я умею читать. Меня Миша научил. И считать могу.
— Вот и хорошо. Значит договорились. Санитарную сумку можешь взять с собой. Вроде, как твои вещи будут.
Потом этот командир что-то долго писал, печатал одним пальцем на машинке, уходил куда-то, наконец, вызвал сержанта Костылёва, вручил ему коричневый пакет и сказал:
— Доставь девочку в город. Сдай в гороно и предупреди, что из партизанского отряда.
Январь 44-го потрескивал морозами и пуржил мелкой крупой. Разорёная, обезлюдившая земля, казалось, замерла в анабиозе.
Уже месяц Михаил ходил сам не свой. Сообщение о том, что самолёт с ранеными на борту. не вернулся на базу, потрясло его. Он не думал, что так привязался к этому ребёнку, встречавшего его с преданностью в глазах после каждого поиска. Она вела себя, как взрослая женщина, полагая, что должна заботиться о своем мужчине, обстирывать и подкармливать его. Маруся с благодарностью принимала от Миши разные трофейные безделушки, но если он приносил что либо сладкое — конфету ли, плитку шоколада, — считала это баловством и с удовольствием оделяла этим редким продуктом своих друзей и тяжелораненых. И вот сейчас, он, повидавший такое, чего могло бы хватить на добрый десяток жизней, не мог осознать, что больше никогда не увидит её. В глубине души у Михаила теплилась надежда — в последний момент он сунул в санитарную сумку вместе с коробкой трофейных сардин письмо со своим киевским адресом для родителей, хотя у него было мало надежд, что письмо найдёт адресата. И потом, невозвращение самолёта на базу ещё не означало, что все, кто был на его борту, погибли.