Те, что любую гипотезу, как сигарету, вертят…
Ты подпираешь щеку рукой,
Увлечена игрой — я не смею спросить какой,
Кто проходит сейчас у твоих очарованных глаз,
В этом серо-зеленом пространстве твоих удивительных странствии?
Может быть, ты на родине диких коней?
Может быть, ты сама — государство меж злом и добром?
Путь паломников в горы? Пиратская гавань?
Иль сплетение рук двух влюбленных людей?
Я остался снаружи, как нищий, не смея идти за тобой.
До него достигает порою лавина оркестра,
Но ему никогда не проникнуть в зал Гранд-Опера́.
Я поклялся, я больше не буду
О прошлом. Я больше не буду
О комнатах тех, где я слушал твою тишину.
Где Тереза снимала с руки бриллиант,
Где Мишель напевал, а я его даже не слышал,
Где рождались созданья, твои, без меня,
И никто никогда не узнает, какая
Мука, ревность, растерянность одолевали меня,
Когда ты, жестокая, мне приводила детей,
Которые были твоими и только твоими,
Как будто замеченные невзначай,
Когда они шли под окном.
И вот в эту минуту впустила ты в дом
Человека с глазами из стертого аквамарина,
В дом одной незнакомки…
И может быть, в эту минуту
Он узнает о ней то, чего о тебе я не знал.
Человек белокурый… Его тело тяжелое встало,
Как экран, между нами.
Человек непонятный… Он рассеянно гладит руками
Загадку опала.
Что за странный чудовищный дар — чью-то жизнь создавать.
Но уж если творится обряд этот древний —
Сочетание пары, ожидание, роды,
И матроны с прохладным бельем пробегают туда и сюда,
Появляются в комнате вдруг и шкафы открывают,
Наконец крик дитяти и праздник вокруг наконец,
И во всем этом с глупой улыбкой принимает участье отец.
Очень бледный от гордости, мертвенно бледный от страха.
В данном случае речь про другое рожденье.
И бесплодный не может глядеть в зеркала без стыда
От любви извращенной к созданиям плоти твоей,
От мучительного любопытства к фантазии странной твоей,
К этим родам, творящимся мне вопреки.
И откуда берется весь этот народ в нашем доме?
Вот уселся один на постели, в ногах,
И вздыхает, и всей своей тяжестью давит.
Ах, когда бы и я, как и ты, мог бы дать этим теням
Пульс, дыхание, слово… Быть может, тогда
Мы б услышали, как за стеной они спорят,
Завидущие парии мои и твои,
Наши взрослые дочки с порывистым ветром движений,
Может быть, между ними шла б та же война, что меж нами,
Та, которую всю свою жизнь я не мог без пощады вести,—
А мужчина тогда только счастлив, когда подчиняет,
Заставляет сдаваться на милость созданье, которое он обожает.
Я на это потратил уже все магические заклинанья
И все ухищренья ума,
И на Брокене каждом, который встречал по дороге,