Лодка ушла далеко в море, когда начал неистовствовать шторм. Ветер дует из дьявольских глоток, вздыбливает воду, она покрывается белыми барашками и накатывает на лодку серо-белыми бурунами, ломающими весла и заставляющими цепенеть от страха всех, кто на лодке. Спит только Сын Божий. Они низко склоняются к Нему, их руки падают на Сына Божьего, как сорвавшиеся с высоты птицы, они кричат: «Мы гибнем!» Сын Божий лежит на корме лодки и спит. Он лежит на своем нимбе, как на постели, и видит во сне пилигрима с епископским посохом, спящего во Вселенной синим сном и окруженного колосьями, звездами и рыбами. Он видит во сне пелену нежного зеленого моря, раскинувшегося над пропастями. Серые головы ветров дуют с неба цвета слоновой кости. Сын Божий грезит. «Мы гибнем!» — кричат ученики. Ужас заставляет их содрогаться. И тут они видят, что Сын Божий уже стоит на носу лодки и одновременно спит на ее корме. Он смотрит шторму в глаза. Он поднимает два перста и усмиряет ветер и волны. Шторм затихает. Вокруг лодки простирается нежное зеленое море. Кажется, оно спит, как спит и Сын Божий, не тронутое пока ничем, что могло бы внезапно прорваться сюда из его собственной истории.
Маат опять стоит на ногах, неуверенно и слабо. Он не может поверить тому, что его обходы могут внезапно прекратиться. Он думает, что ему это приснилось. Стены Средневековья все еще высятся, полные картин. Еще тикают гигрометры, выписывая под стеклом очертания черных хребтов, фиксируя вдохи и выдохи Маата, мерцая между впадинами и гребнями волн. Еще скрипит паркет под его ногами, еще позвякивает на его бедре связка ключей от музея, еще лежит на его плечах пыль, которую отряхнули святые. Он еще видит, что на улице идет дождь, серый и далекий, как он это видел уголками глаз в течение многих послеобеденных часов. Маат все еще в музее, но в нем пробуждается страх. Начало конца его службы, сегодняшний вечер, станет пустыней, где он будет искать свои собственные руки. Ему нужно будет очень напрячься, чтобы вспомнить, что они крепко приросли к его телу. Он еще долго не сможет поднести их к лицу. Он закричит от напряжения. Он попытается расшифровать суть линий, врезанных в них, как дороги. Они сойдутся когда-нибудь в одной точке.
* * *
— Добро пожаловать в рай выигрышей! — каждый вечер кричит ведущий, отдаленный от Маата на семьдесят две тысячи километров.
Он был отправлен в немую, покрытую звездами черноту, пока не достиг спутника, находящегося над землей на расстоянии тридцати шести тысяч километров, и был сброшен с него через немую, покрытую звездами черноту прямо в тарелки, плотно расположенные у земли и ждущие, как раскрытые рты. Когда он снова появился на экране, никто не заметил его долгого путешествия, но Маат иногда видел, что ведущий украдкой бросает взгляд на свои наручные часы, как бы теряя терпение и спрашивая себя, когда же он вернется. Вместе с ним отправились в путешествие, охлаждаясь при этом, вещи, вопросы и претенденты. Они стояли на экране телевизора Маата, прижавшись друг к другу, в обрамлении сверкающих цепочек огней. Они спешили. Пролетев семьдесят две тысячи километров, они хотели попасть в цель. Вещи хотели быть выигранными, вопросы — получить ответы, а претенденты — стать счастливыми, оттого они и разрезали воздух на части взволнованными жестами. Маат видел людей, способных сделать сорок кувырков перед камерой. Он видел людей, получивших десять тысяч марок за то, что они угадали цену одной банки сгущенного молока.