Наказание №2. Я должен был отправиться на автостанцию, чтобы передать один сверток земляку, едущему в село. Я сел в свою машину «Жигули» и стал ее заводить. В этот момент дверцу открыл Шахтаманов и подсел ко мне. «Я тоже собираюсь с тобою ехать!», — сказал он вполне серьезно. Мы приехали на автостанцию, я передал, что нужно было, и возвращался. Проезжая русское кладбище, Омаргаджи сказал: «Ты смотришь на меня холодными глазами, но я не виноват, а виноват ты сам». Я остановил машину на обочине в безлюдном месте и слушал его байки. «Мы здесь одни, никто нас не слушает. Все, что горит у тебя внутри, выскажи, ничего не утаив!, — сказал я ему. — А потом последует и мое слово». Веских причин обидеться на меня у него не нашлось. Но говорил о том, о сем — о бытовых и прочих несуразицах. «То, что ты мне перечислил, такие вывихи у меня не мало случались. Если за такие мелочи ты в обиде, то прошу извинить!», — сказал я, — Если других причин нет, то позволь и мне высказать несколько слов!».
— Мы с тобой познакомились в далеком 1957 году. Мы более тридцати лет дружим с тобой. Ты лучше других смыслишь в поэзии, грамотный, получивший известность человек. Вот эта долголетняя дружба так сблизила нас, что в глубине моего сердца ты был моим чистокровным братом. Теперь это чувство улетучилось, и я остался один, без друга и брата. Для меня эта большая потеря… «Я ему напомнил про «Открытое письмо», напечатанное в журнале «Советский Дагестан», — Пока ты не опубликуешь там же опровержение и не принесешь мне извинения, то в моем сердце для тебя места не останется».
Одним словом, наш разговор там не закончился. Я тронул машину и остановился напротив Союза писателей. Здесь мы расстались. Омаргаджи направился в сторону вокзала, и мысленно провожая его, в моем сердце что-то йокнуло, стало очень грустно, и с этим настроением я поднялся к себе на работу.
На следующий день, резко рванув дверь, ко мне в кабинет ворвался Омаргаджи. Усевшись в кресло, он сказал, что пришел возобновить вчерашний разговор. « Вчерашний день, — сказал я — вместе с нашим разговором укатился в небытие, и он больше к нам не вернется». «Нет, хочу высказать тебе еще что-то», -сказал он, настойчиво. «Не хочу слышать и половины твоих слов!», — ответил я категорически. Тогда он встал и стал материться. Я понял, что он хочет меня спровоцировать на драку. Я тут не выдержал, зло выскочило вперед разума. Я не помню, как в моих руках оказалась шахматная доска, но я с размаху ударил его прямо в лицо. Из его правого уха потекла кровь, он выскочил из кабинета. Я подумал, что он пошел в ванную обтереться. Разочаровавшись в происшедшем, я пошел вслед за ним. А он, оказалось, с окровавленным лицом зашел в кабинет редакции альманаха «Дружба», где работали редакторы национальных изданий. Если бы я сам не расслышал, то не поверил бы. «Вот любуйтесь работой руководителя аварской секции!» — показывал он свое лицо. Оказалось, эта была полнейшая провокация. Кровь есть, свидетели налицо — вот и готово уголовное дело! Если же до этого не дойдет, куда деться от других бывалых инцидентов: срыв погона с плеча милиционера, приглашение КРУ в издательство «Лачен», оскорбление заместителя Р. Гамзатова