— Никому не говори! Слышишь? Скажешь, пожалеешь.
Она изумленно распахнула голубые глаза и неожиданно часто заморгала, будто силясь не заплакать. Но заплакала. Я тут же отпустила ее.
Ирри вскочила на ноги и убежала. Мне же стало неловко. Вспышка гнева прошла, а стыд остался.
— Ты поступила правильно! — неожиданно проговорила Огонек в камине. — Более того, она все-таки расскажет.
И действительно спустя время рассказала. Как бы ни уговаривала саламандра, что надо быть настороже, надо избавиться от глупой девчонки, я не воспринимала ее слов всерьез. Никакие нашептывания не действовали. Ирри была единственной отрадой во всем пансионе. Нет, я и с другими послушницами хорошо общалась, порою даже, как и прежде, проделывала разные шалости. Только именно Ирри стала той, кто всегда выслушивала меня, верила и помогала. Она была очень эмоциональной и почему-то только с ней я начинала себя чувствовать действительно всего лишь маленькой слабой девочкой, которая может позволить себе слезы боли и несправедливости. Ирри единственная видела эти самые слезы, когда я только-только приехала в пансион.
Поэтому я совсем не ожидала от нее такой подлости. Не могла понять, почему она вдруг рассказала мадам Олисье о моем разговоре с огнем.
— Я же говорила! — недовольно напомнила саламандра. — Люди — они такие, думают только о себе
— Тшш! — разозлилась я. — Ты не права, Ирри не такая!
В тот же день меня вызвали к директрисе. Со мной вели долгую беседу, старались выведать суть разговора возле камина, допытывались, не вижу ли я кого-нибудь, кто нашептывает что-то.
На все вопросы у меня был один ответ – молча качала головой.
— Ирри все придумала! — возразила я в конце, до сих пор не понимая, почему подруга так поступила. — Я просто молилась в голос, возможно, она просто что-то не так поняла.
Не знаю, поверили ли мне, но озвучивать свои выводы не стали. Отпустили. А вот Ирри наказали. Она сутки провела в каплице, вымаливая прощенье за ложь.
Меня сильно грызла совесть. Ведь Ирри не была ни в чем виновата. Я сама сглупила, что так опрометчиво пошла днем к саламандре. Поэтому вечером незаметно забрала свой ужин и оставила на столике у Ирри.
К огню больше так и не ходила, но, как оказалась, саламандра умела перемещаться и на некоторое время покидать свой камин. С каждым днем Огонек словно бы росла. Более того, стала меня преследовать. Могла даже становиться невидимой. Часто я вставала посреди ночи, замечая саламандру рядом с собой. Это выматывало. Я сильно уставала, а на уроках была невнимательна и рассеяна. Бывало, что просыпалась от удара указкой.