На краю сознания неотступно, непрерывно был образ некоего соблазна… в смысле, я желал чего-то, чего никак не мог осознать.
В моих снах начал постоянно мелькать образ девушки в синем как небо платье. Этот цвет всегда был для меня цветом свободы. Холодной. Вечной. И почти не достижимой. Я всегда был связан по рукам и ногам. И все же мне не удалось забыть своего свободного времени, времени моего детства. Да, я рос на улице. И голодал, и мерз зимой, но я был свободен ни от кого не зависеть, никому ничего не обещать. И ничего не скрывать. Я жил по ночам, в основном. И доверял ночи меня скрывать от людских взглядов. Боги, как я порой скучаю по тем временам. По моей дикой ночи. В нашем мире небо даже по ночам темно-синее, а не черное. И мне иногда снится рассвет над холмом, под которым я ночевал в лисьей норе.
Любимые воспоминания. Одиночество хорошо тем, что не требует предъявления причин поступка перед другим существом. А когда ты в толпе, ты обязан быть одним из, и исполнять правила. Нет, я не психопат, и я не замыкаюсь в себе, не боюсь и не избегаю общества… но я помню кто я. Сколько бы столетий ни прошло, я буду на людях образцовым руководителем и членом общества, внутренне мечтая об утраченном праве на тишину. И помня о звере что ждет только, чтоб отпустили поводок.
А прошлой ночью «синее платье» снова посетила меня. Но на сей раз она не стала прятаться за спинами других безликих людей, которым всегда что-то от меня срочно надо, а подошла и подала мне руку для танца. Маленькая но сильная ладонь её сжала мою. И я вспомнил тот незамысловатый мотив в несколько партий для гитары, который я слышал в Анабель. Музыка полилась из ниоткуда, исчезли все иные люди кроме нас двоих, всё стало этой музыкой и нами, ставшими частью её. Частью, движением, формой. Но я не мог разглядеть её лицо. Не потому что оно было скрыто. А потому что у истинной половины тебя нет и не может быть лица, осязаемой оболочки, твердой и неизменной. Я не мог её видеть, как смертную, а мог лишь чувствовать, как самого себя… трудно объяснить. Нет… не трудно — не возможно. Нет смысла. Есть лишь сумасшедшая ясность понимания… единения. Завершенности.
Таково свойство снов. Пока ты не проснешься — не сможешь понять, что ты чувствуешь, и почему. Сны не дают ответов. Они лишь показывают. Что есть, чего нет. И чего конкретно не хватает тому, кто видит сны.
Её. Снова встретить её… нужно искать. Я её всегда узнаю, если увижу, если услышу голос…
Сандра
Я с наслаждением потрясла кистями натруженных рук. Все эти жесты… Идиотизм. Нельзя чтоли сразу учить пользоваться вербальной формой, мыслеформой или той же визуальной… всё проще, чем много часов подряд выкручивать замысловатые загогулины пальцами. Вот никак мне не верится, что нельзя было без этого издевательства обойтись. Одно радует — вернусь домой и смогу учиться играть на гитаре или пианино, на чем захочу. С такой-то гибкостью пальцев, это будет куда как проще. Здесь я гитар не видела нигде, кстати говоря. Как и пианино. Печалька. Иначе молодые маги тут же перехватили инициативу у прочих желающих научиться играть. Самый простой жест из тех, которые нам пришлось освоить — стоил мне нескольких часов мытарств и мог бы повергнуть в тихий ступор фокусников моего мира. Сейчас я вымучила очередной пипец-моим-пальцам. Вообще это руна седьмого слоя, означающая дословно власть над землёй.