— Устроить её будущее.
— Её будущее устроено. Она независима, получит наследство, образование и возможность выбирать свой путь. Что ещё ей нужно?
— Муж!
— Пандору никто не принуждал.
— И мне никогда не нравилось, что из этого вышло.
— Тебе и не должно всё нравиться! — воскликнула Билли. — Девочки живут своей жизнью — ты своей!
— Пандора — позор нашей семьи!
— НЕ смей!
Билли дрожала уже всем телом, очевидно. Нет, она не боялась всех этих слов, они ничего не значили из уст Ксавье, но она боялась другого. Балкон Пандоры был опасно близко к балкону Билли. Они могли даже переговариваться, стоило открыть окна, Билли часто слышала музыку из комнаты подруги, слышала разговоры по телефону или звон будильника, которых у Пандоры было минимум три. Очень ярко Билли представила, как разрушенная, курящая сигарету за сигаретой от сознания собственной ничтожности, Пандора услышит эти слова. Билли резко захлопнула балконную дверь и окно, а к Ксавье повернулась уже со слезами на глазах.
— Тебе пора, — она пересекла комнату, разгребла крафтовые конверты, которые раз в неделю уносила на могилу Хавьера и сжигала, и отыскала пузырёк с успокоительным.
Одна таблетка — спокойствие, полторы таблетки — крепкий сон, две таблетки — этого разговора Билли даже не вспомнит.
— Я сам буду решать, что и когда делать в собственном доме, — прошипел Ксавье и вывернул Билли руку. таблетки рассыпались по ковру. — Поднимай.
— Нет, — глухо отозвалась она.
— Да.
— Если ты планировал как-то меня унизить, то мне недостаёт мотивации, — прохрипела Билли, которую душили слёзы.
Это была грубая, фатальная ошибка, которая стоила дорого. На этот раз всё длилось чуть дольше, пальцы были чуть грубее, а слова обиднее. Ксавье нашёл под грудью Билли татуировку с именем отца и зарычал как пёс, глядя на аккуратно выведенные буквы. Нечестно, что она так легко выбила это имя на теле, она ничем это право не заслужила. Ксавье не бил Билли, та первая и последняя пощёчина не доставила ему никакого удовольствия, но он задумался о мотивации. Значит ли это, что ей безразлично то что он делает? Она не плачет и не называет его животным, почему? Ему было почти обидно, он не получал никакого удовольствия от её холодного полного осуждения взгляда. Ему даже было противно от себя, будто он насилует Богоматерь, какая отвратительная мысль. Он никогда не считал себя насильником и чудовищем, просто вот так вышло, он захотел женщину, которая его не хотела. Захотел очень сильно, а слова её были такими обидными. Он хотел слышать от неё совсем другие слова, а выходило, что он вандал, даже не захватчик, а мелкий пакостник.