День, когда корабль покинул Аденский залив и вошел в воды Индийского океана, Аскольд запомнил навсегда. Радость была во всем: играла на водной глади солнечными лучами, легкими белыми облаками плыла по небу, прикасалась ветром к загорелой коже, влажным океанским воздухом проникала в легкие и переполняла грудь, высоко стояла над землей и сливалась с ослепительным солнцем, волнами билась о борт корабля.
Аскольд стоял на палубе и вдыхал радость. Это была его радость. Матросы несли вахту и не замечали ни Пророка, ни его радости. Аскольда это вполне устраивало: никто не мешал ему ненадолго предаваться воспоминаниям и наслаждаться свободой настоящего. Илга, Фернан, Дивия не казались прошлым, они еще жили в душе Пророка, но и в настоящем их не было: они остались в жизни, а он пересек ее границу. Образ Илги Аскольд видел в отражении солнца на воде, голос брата Фернана слышался в порывах ветра, глаза Дивии смотрели с голубого неба в его сердце.
Когда корабль проплывал мимо Сокотры, на палубу прилетел гость: маленькая птичка с темно-синей головкой и голубой грудкой. Она села на борт, пропела свою коротенькую песенку, на секунду задержалась, посмотрела на Аскольда и взлетела в небо, растворившись в потоках света.
Сердце учащенно забилось в груди Пророка: в этом маленьком посланнике океана Аскольд увидел добрый знак. Это значило, что счастье влетело в душу, и Пророку оставалось одно: постигнуть его (счастье) в шуме прибоя на мысе Кумари, под жарким, южным солнцем Индии.
Глава 2
Резкая остановка корабля, выстрелы, крики людей разбудили Аскольда. Часы показывали четыре утра. Пророк еще не успел принять решение, как дверь каюты «вылетела» от сильного удара и на пороге появилось трое вооруженных людей. Направив дула автоматов на Аскольда, они что-то грозно выкрикнули на незнакомом для Пророка языке и вытолкнули его в коридор, где уже толпились другие пассажиры «Феникса», а вооруженные люди в черных масках подгоняли их и направляли к выходу.
Под открытым небом Аскольда охватили странные чувства и мысли: он не испугался за собственную жизнь, не поддался всеобщей панике и, как ни странно, не мог понять и принять человеческий страх перед лицом смерти. Его интересовало только одно: почему он оказался в толпе, к которой когда-то взывал, уходил и которую уже не помнил.
Неужели его должны убить, как жертвенного ягненка? Но в жертву он не верил. Неужели счастье – это предел, крайняя черта, как черный камень-отшельник, а когда достигнешь его, тебе остается нелепая роль в плохо написанной чужой пьесе? Но Аскольд даже сейчас был счастливым и знал, что счастье – это только начало того пути, который откроется в Индии.