«Сынок, прежде всего, прости за то, что предыдущие письма содержат сухие факты и указания того, что тебе следует делать. Прости, что ни в одном из них я не написала о том, как сильно люблю тебя. Сильнее, чем свою жизнь. Я люблю тебя, мой, уже несомненно, взрослый, мужественный, сильный, красивый, мудрый, мальчик. Для меня ты навсегда останешься крошкой. Все чаще я вспоминаю тебя маленького, беспомощного, так пылко прижимающегося к моему боку и такого сосредоточенного! Даже посасывая мою грудь ты выглядел невозмутимым и серьезным! Как же я смеялась, когда ты хмурил свой лобик, словно решал очень важную государственную задачу. Ты рожден быть Владыкой. И кажется, знал об этом с пеленок. Ты, верно, удивишься, и скажешь, что не могла леди, а уж тем более супруга повелителя, кормить грудью. Но я бы никогда не доверила своего ребёнка кормилице! Я любила в тебе все: твои пальчики, твой хмурый, взрослый не по годам взгляд, твою очаровательную, но такую редкую улыбку. Конечно нет, я не любила, я люблю и буду любить вечно. Я бы все отдала, чтобы видеть тебя счастливым, но знаю, что это невозможно. Дэймон, уголёчек мой, я прошу тебя, найди свою адарит! Найди в себе силы поверить в то, что я написала. Я не тешу себя иллюзией и понимаю, что память обо мне сотрут из твоей очаровательной головки. Понимаю, что вместе со мной, падет и моя семья. Но ты должен верить себе и своему сердцу. Оно обязательно подскажет, кто твой друг, а кто враг. Мальчик мой, как много бы я хотела тебе написать, как многое сказать и как крепко тебя обнять. Я прошу только об одном, постарайся быть счастливым! И помни, твоя мама любит тебя! Любит всем сердцем и душой и никогда бы не смогла причинить ни тебе, ни твоему отцу вред. Вы для меня — самая большая драгоценность».
— Почему оно обрывается, — хрипло спросил я. — Тут полоса от чернил, — отвечай!
— Леди Габриэлу повели на казнь, она не успела дописать.
Письмо выпало из моих рук. Конечно, это все в прошлом. Несомненно, я знал итог, но… Я не каменный, черт бы все побрал! Я не железный и боль от утраты, впервые кольнула моё сердце. Я рос среди обмана и лицемерия. Но в этой паутине из лжи всегда был островок моего личного счастья. Мачеха, которая никогда не давала мне чувствовать себя ненужным. Она любила меня. Но что она — по сравнению с родной матерью, которая зная о том, что ей грозит, думает о будущем сына, а не о своей гибели и рухнувшей любви к человеку, который не поверил?! Ее сердце не наполнилось ненавистью.
Меня трясло. И я не хотел думать о том, как выгляжу со стороны. У меня вырвали сердце, а по щекам текли горячие капли. Я вновь и вновь перечитывал последние строчки, написанные рукой мамы. Я не сомневался в том, что это ее почерк. Уголёчком называла меня только она и только тогда, когда никого не было рядом! Моя память хранила это и в дни, когда отец был особенно жесток со мной, я вспоминал мамин голос, жаль, что я так быстро забыл его.