После Гомера (Смирнский) - страница 16

демонстрировать одновременно уважение к традиции и собственную

поэтическую виртуозность, с помощью которой он расцвечивает, но не

копирует оригинал, — распространённый приём Второй Софистики33.

И создатель поэмы «После Гомера» умело его использует, сохраняя те

же сюжетные блоки, что в первоисточнике, но наполняя их новым ху-

дожественным содержанием. На щите, так же как в «Илиаде», поме-

32 Maciver, Calum A., 2012, 41–42.

33 Baumbach, Manuel & Bär, Silvio, 2007, 14.

Квинт Смирнский ПОСЛЕ ГОМЕРА

20

щаются астрономические объекты (Q. Smyrn. V, 6–11; Hom. Il. XVIII, 483–

489), дела войны и мира (Q. Smyrn. V, 25–56; Hom. Il. XVIII, 490–540), труды

земледельца (Q. Smyrn. V, 57–65; Hom. Il. XVIII, 541–589), празднество с хо-

роводом (Q. Smyrn. V, 66–72; Hom. Il. XVIII, 590–605) и окружающий всё

Океан (Q. Smyrn. V, 97–101; Hom. Il. XVIII, 606–607). Однако эти сюжеты

дополнены изображениями диких зверей (Q. Smyrn. V, 17–21), охоты (Q.

Smyrn. V, 22–24) и водного царства (Q. Smyrn. V, 80–96). Обычное празд-

нество перерастает в ключевую для троянской темы свадьбу Пелея и

Фетиды (Q. Smyrn. V, 73–79). Наполнение сюжетных блоков становится

более общим там, где оно подробно в «Илиаде», и подробным — где

Гомер молчит. В результате нарисованная автором картина настолько

же отличается от гомеровской, насколько отличался бы рассказ одного

созерцавшего творение Гефеста очевидца от рассказа другого. Это ти-

пичное школьное упражнение в софистическом духе — поэтическая ва-

риация на заданную тему. Но продолжатель Гомера использует его так, чтобы с помощью вариативности описания, дублирования гомеровского

видения новым, близким, но не вполне тождественным, создавался эф-

фект реальности самого описываемого предмета. Используя древний

эпос как первоисточник, он в то же время превращает его в элемент

собственной литературной игры, призванной умножить число художе-

ственных «свидетельств» описываемой мифологической вселенной и

тем самым придать большую вещественность последней.

Вместе с тем в изображённой Квинтом картине мироздания, как она

представлена на выкованном Гефестом щите, присутствует одно прин-

ципиальное отличие от гомеровского первообраза. Это возвышаю-

щаяся над всеми твореньями бога «гора Арете» — деталь, замещающая

неиерархизированную вселенную Гомера с богами как частью мира

строго структурированной системой, в центре которой — не антропо-

морфное божество, а этическая категория (Q. Smyrn. V, 49–51). «Арете»

здесь — не столько традиционная «сноровка», «воинская доблесть», сколько универсальная «Добродетель» стоиков34. И это далеко не