– Вы их затмите, едва он вас увидит, – заверила ее Луиза, укладывая пряди в старомодную прическу со взбитыми локонами по бокам и закалывая их черепаховым гребнем на затылке.
– Благодарю, моя милая… но все же сегодня мне бы хотелось добавить к своему наряду что-нибудь необычное, изящное. Кокетливое, но ни в коем случае не вульгарное…
Луизе вспомнился гербарий.
– Может быть, украсить прическу живыми цветами? Они еще есть в саду. Пурпурный георгин прекрасно оттенит ваши волосы.
– О нет… нет-нет… цветы – они такие хрупкие и быстро вянут. Пустые создания, – внезапно прошипела она.
Лу отшатнулась: она впервые увидела на лице матери какой-то намек на злость. Спустя мгновение та вновь была безмятежна.
– Принесите мне ту бабочку из серебра и органзы, что в шкатулке. Да, эту. Ее будет довольно. Теперь идите, я хочу побыть одна.
Уже в дверях Луиза обернулась и увидела, как герцогиня беззвучно что-то шепчет, вздрагивая подбородком, сплетая и расплетая красноватые обкусанные пальцы.
***
Осень скинула наконец свою любезную личину, и воцарился октябрь, мрачный предвестник схождения земли в царство холода. Не осталось ни цветов, ни зелени. Серый остов плюща сняли с беседки, зная, что он вырастет вновь, упорный и жизнелюбивый. Погода уже не располагала к прогулкам, и камин в большом зале пылал, не угасая ни на час.
Девушки сидели в полукруге его света: Луиза – на ковре, чтобы лучше видеть свою вышивку, а Агнесс зябко поджала ноги на софе, рассеянно листая книгу о птицах Олона.
– А были ли там птицы? – вдруг спросила Агнесс тишину, в которой мерно потрескивали искры.
– Там?.. В саду? – удивилась Луиза, оторвавшись от своего занятия.
– Нет, не в саду. На ярмарке Олона, помнишь? Я не смогла тогда поехать и отправила вас с Гуннивой. Ты видела там птиц?
– Возможно, да, но я уже не помню. Хотя висели клетки. – Девушка, точно извиняясь, улыбнулась. – Боюсь, мне нечего прибавить к тому рассказу.
– Жаль… – Агнесс, ежась, потянула на себя плед. – А завтра годовщина.
Не было нужды объяснять Луизе, что это была за дата, разделившая жизнь принцессы на «до» и «после». Бунт, пожар, убийство, бегство – почти все то же пережила и она, но никогда бы не решилась рассказать подруге, что видела, слышала, как убивали ее отца. Была в шаге от него, когда грудина треснула под натиском штыка, когда король испустил последний хрип. Это было бы слишком жестоко.
Агнесс, напротив, была расположена к воспоминаниям. Или, вернее сказать, созрела для того, чтобы с кем-нибудь их разделить. Она легла на бок, по-детски подсунув кулак под щеку, и уставилась на огонь.