Это был последний день ее работы перед выходом на пенсию. Но… и на другой день, и во все следующие дни она будет слышать только голос этого маленького мальчика.
– Где ты живешь, малыш?
– В белом доме с розами.
– Где это?
– В Уиллингтоне.
– Ты знаешь название улицы? – спросила Джулия, мгновенно поворачиваясь к плану города.
– Нет.
– Из твоего дома видно церковь?
– Да. Из моей спальни.
Джулия красным фломастером обвела круг на плане Уиллингтона и попросила мальчика рассказать, что особенного есть на его улице.
– Гараж с разбитыми машинами.
Джулия поставила кончик фломастера на начало улицы Остин.
– Вижу. А твой дом, он какой по счету?
– Последний.
– Я знаю, где ты живешь, малыш. Как тебя зовут?
– Кайл Джен-кинс, – по слогам произнес он.
– Послушай меня, Кайл. В доме, кроме тебя, есть кто-нибудь еще?
– Нет. Только мамочка.
– Малыш, жди нас на крыльце. Никуда не уходи. Мы сейчас будем.
– А мамочка?
– Мы едем, малыш. Оставайся на улице.
Кайл не пошел на крыльцо ждать приезда службы спасения. Он спустился в спальню мамочки. Она не пошевелилась. Мальчик не слышал ее дыхания. Он понял, что она больше никогда не заговорит, и скоро ее опустят под землю, и он ее больше никогда не увидит. Поэтому Кайл вскарабкался к ней на кровать, поднял одеяло и положил голову ей на плечо. Возможно, она пела… Может быть, она счастлива там, куда ушла…
Через несколько минут он услышал сирены машин, затрещал гравий на подъездной дорожке. Захлопали дверцы, кто-то позвал его по имени. Звуки заняли его голову, и кто-то открыл дверь.
Берджинтон, пригород Лондона
Корин было пять лет, когда в доме появился Тимми. Ее мать уехала в роддом, и девочка вместе со своими четырьмя братьями ждала возвращения отца. Войдя в дом, отец сразу отослал приходящую няню и сказал голосом, которого Корин еще никогда у него не слышала:
– Еще не закончилось! Дело плохо, как я посмотрю! Ребята, не приставайте ко мне! Отправляйтесь в сад, а ты, Корин, принеси мне пива. Ох! Проклятые святые Схватки! Если бы ты только знала, как я волнуюсь за твою мать.
Мальчики удрали на улицу. Играть. И смеяться. И делать глупости. Пачкаться, как поросята, и веселиться, а ей оставалось только стоять и слушать, как ругается отец. Он сдвинул кастрюли и сковородки, а она подумала о матери и о святых Схватках.
Корин была единственной девочкой в семье Бентон. Поэтому именно ей следовало остаться в кухне. Корин считала это нормальным, потому что так поступала ее мать. Как нормальным было и то, что у нее становилось больше дел, когда мать, зима за зимой, уезжала в роддом. День за днем отец недобрым словом поминал святые Схватки, умолял святую Боль больше не мучить его супругу и заявлял, что его жена – их мать – просто «святая», когда она переступала порог с новорожденным, спеленатым, словно кровяная колбаса. Детям отец объявлял, что это их рождественский подарок. Старшие кричали, что отец над ними смеется, а Корин думала, что Санта-Клаус не посещает семьи с одиннадцатью детьми. Не потому, что они хуже других, а потому, что в его корзине не хватит места для десяти мальчиков и единственной девочки семьи Бентон. Какой бы вежливой она ни была!