— Сам и заказы, сам и делаю, — улыбнулся он ободряюще. И теперь настала её очередь прыгать по кочкам. — А ты?
— А я даже выучиться нигде не смогла.
«Да, Лёха, я — неудачница!» — она надеялась, он слышит именно это. Если с его внешностью он сидит в этой ремонтной конуре, то куда уж ей.
— Как-то не до этого было. Мама заболела. Я пошла работать. Да так и работаю по сей день. То здесь, то там. Где придётся.
— Да, я слышал, что твоя мама умерла. Проезжал как-то мимо, остановился. Соседи сказали, вы дом продали, ты в квартиру переехала, но адрес никто не знал.
— А ты бы пришёл?
— Я бы пришёл, Дан. Может это глупо…
Дверь открылась, впуская облако холодного пара и пожилого посетителя и Лёха осёкся, замолчал, виновато потупившись.
«Не глупее, чем караулить меня в супермаркете», — хотелось ей возразить. Но дедушка, кряхтя под ухом, доставал из авоськи старый телефон и говорить при нём неловко.
— Есть паспорт? — Лёха опёрся на конторку, и она тут же вспомнила его пальцы, длинные и изящные как у пианиста. Кажется, он даже учился в музыкальной школе.
— Да, конечно, — она полезла в карман и протянула ему документ.
— Сынок, скажи, — откашлялся дед. — А таких мамонтов вы ремонтируете?
— Конечно, — он улыбнулся тепло и приветливо. И дед повеселел прямо на глазах.
— А мне бабка, говорит: выкини, выкини. А чего ж его выкидывать, когда он может ещё послужит? — он обратился к Данке, показывая неверной рукой на телефон.
— Конечно, — поддержала его Данка, глядя как лёгким размашистым почерком Лёха заполнял бланк.
— Распишись, — он встал и протянул ей бумажки и ручку.
Ручка тёплая после его руки, и краем глаза она видела, как в такт дыханию под грудью распрямлялась и вновь морщилась его футболка.
«Эх, Лёха, Лёха!»
— А когда будет готово?
— Если народа будет не много, думаю часа через два, — он нажал на кнопку, экран загорелся. — Погоди, погоди, а ты симку-то чего не достала?
— А надо? — искренне удивилась она.
— Ладно, посиди тогда, — он покачал головой. — Я сейчас мамонта приму.
Застывший дед оживился, а Данка отошла к окну.
Сколько бессонных ночей она провела, вспоминая его глаза, сколько слёз выплакала в то лето, когда они продали дом. Как ненавидела она своих новых соседей, людей пожилых и мирных, просто за то, что они были «не он». Однажды даже проехала свою остановку, пробираясь сквозь толпу туда, где ей померещился его тёмный волнистый затылок. Она почти смирилась, когда всё в том же переполненном автобусе вдруг встретила его маму.
— Даночка, а он же так тебя на проводы ждал. Он оставил тебе в почтовом ящике записку. И весь вечер бегал к двери.