— Я её не получила, — растерялась Дана.
— Я так и подумала, — вздохнула мама. — Подожди, где-то тут у меня его письмо.
Она вытащила из сумки конверт и освободив его от содержимого, протянула Данке.
— Вот, возьми, он будет рад, если ты напишешь.
Сколько раз она гладила эти лёгкие размашистые буквы адреса, выведенные его рукой, но так ничего и не написала.
«Дорогой Леха», — начинала она, но потом зачёркивала «дорогой». «Милый Лёха», — и это звучало ещё ужасней. «Если я тебя не увижу, я умру» — требовал чистый лист правды, но так её и не дождался. Она перестала думать, бросила мечтать. Так незаметно прошло десять лет.
«Господи, ну почему сейчас?!»
— Дан, — его голос вывел её из оцепенения.
Он стоял так близко. Склонился к подоконнику, чтобы встать пониже, убирал с её лица непослушную прядь волос.
— Давай сходим куда-нибудь, посидим, поболтаем? Хочешь, пойдём прямо сейчас?
— А мой телефон? — она пыталась не выпасть из реальности.
— Я позвоню напарнику, он выйдет и сделает, а мы пока где-нибудь посидим.
Он просунул свои длинные пальцы в её сжатую ладонь. И её жалкая душонка быстро-быстро перебирала лапками как паучок по ванне, пытаясь спастись, вырваться, убежать. Но края скользкие и зацепиться не за что. «Мне нравится другой парень» — из последних сил карабкается она вверх. «Только он женат» — срывается и скользит вниз. «Ты сам женат» — цепляется за самый край. «Мне никто не нужен, кроме тебя» — её опрокидывают его глаза.
— Может вечером? — ей нужно время подумать и, наверно, ему не захочется выкручиваться перед женой. Это сейчас он как бы на работе.
— Конечно! — он согласился сразу. — Только ты не передумаешь?
— Если только ты не передумаешь.
— Я заеду в семь, — он распрямился, но так и не отпустил её руку. — Доживёшь до вечера без телефона?
— Доживу, — опрометчиво согласилась она.
— Тогда до вечера, — он гладил её руку и не моргая смотрел в её глаза.
Дверь снова заскрипела, но кто бы там не вошёл за его спиной, он даже не дрогнул и не отвёл глаза.
— Извините, вы работаете? — громкий женский голос.
— Да, конечно, — улыбнулась Дана женщине, выглянув из-за его широкой спины, и забрала руку. — Я живу на Аэродромной…
— Двадцать семь, — перебил он.
— Но как ты…
— Ты всё такая же дурында, — засмеялся он. — У меня твой паспорт.
Данка никогда не любила солнце и утро — худшее время её дня. Но сегодня утром, рассматривая солнечных зайчиков, ползущих по полу из-за сбившихся в сторону штор, ей первый раз за долгое время не хотелось кого-нибудь убить.
Утро развеяло ту ночную иллюзию, что дышала в трубку заинтересованностью и манила призрачной взаимностью, но выплеснув это как содержимое ночного горшка, Данка решила, что от разговора с Савойским осталось лишь два положительных момента: ей удалось сохранить старую работу и получить новую. А это уже в два раза больше, чем ничего. Всё остальное она себе напридумывала.