— Ты-то откуда знаешь? — встрепенулась она, словно выйдя из обморока.
— Господи, чего я только не знаю. Кстати, а что такое альфахоры?
— Печенье такое круглое в два слоя, — показывала она руками, — а между ними карамель или джем. А что такое орчата?
— Напиток из земляного ореха. А ты умеешь пустить пыль в глаза, — улыбнулся он.
— Ты тоже, — улыбнулась она в ответ. — И кстати, я люблю корицу.
Глава 14. Кайрат
Две вещи удивили Кайрата на званом обеде у мэра. Во-первых, проявленный к нему интерес мэрской дочки, а во-вторых, заявление его сестры о высоких чувствах к Савойскому.
После аварии дочурка мэра осталась в его памяти просто бестолковой мелкой «жучкой», где-то по ощущениям наравне со своей собачонкой. Наверно, даже бессмертную Моську он вспоминал чаще. И даже после того как к нему лично заявился мэр, он думал об Аньке как о ребёнке мэра, а если быть совсем уже честным, то вообще не думал.
Эта стройная белокурая девушка, появившаяся из ниоткуда, впорхнувшая как стрекоза с цветка, вдруг вылупившись из куколки бесформенного пуховика, стала для него неожиданностью. И её интерес, откровенный и навязчивый тоже слегка его обескуражил. Не удивило Кайрата лишь её поведение капризной принцессы, её роль «любимой дочки», когда родители что-то вроде обслуживающего персонала, и её желание самоутверждаться за чужой счёт. Он предположил, что она вырастет в первоклассную стерву, но пока она ещё так, стервочка.
Кайрат крутил в руках тонкий картон контрамарки и не знал стоит ли ему идти. После этого памятного обеда он доставал его из кармана с постоянством часовой кукушки, смотрел на летнее фото ледового дворца, на размытые буквы слова «Приглашение» и сомневался, а не воспользоваться ли ему всем этим: её предложением, её интересом, её напором, но неопытностью. И пока верх брало исключительно любопытство.
Разговор с сестрой занимал его куда больше, но эти мысли он гнал от себя как надышавшихся дихлофосом тараканов, потому что всё, что она ему сказала — это бред, бред и ещё раз бред. Не вязались с этими четырьмя буквами только её глаза. Сколько боли было в них, а потом они вдруг засветились надеждой. Ей незачем перед ним притворяться, и его это напрягало.
Этот проклятый Савойский! Он стал для Кайрата личным злым гением, разрушившим его привычную жизнь, и постоянно заставлявшим его к чему-то стремиться. Ползти по отвесному склону, срывая ногти, раздирая в кровь колени, но только вверх. И Кайрат полз, а Савойский по-прежнему сидел там на вершине, мечтал, глядя в небо, и задумчиво бросал вниз камешки, не замечая, что они летят на голову Кайрата. Он вечно вынуждал Кайрата уворачиваться, и эта изворотливость уже стала его привычкой.