На определенном этапе развития капитализма появляется еще одно своеобразное явление государственный капитализм. Любой капитализм невозможен без капиталистов, государственный капитализм также. Чтобы было возможно говорить о государственном капитализме, уже должен был оформиться класс капиталистов как целостное образование. Все институты государственного капитализма непосредственно направлены на обеспечение интересов класса капиталистов как целого52.
Итак, представление об эквивалентном обмене, как явлении, общем для всех времен и народов, ведущих торговлю, было одним из упрощений в теоретической модели общественного развития, принятой Марксом. Реальное же положение всегда весьма существенно от нее отличалось. В более или менее полном виде данное явление было свойственно только «сословным» обществам. В первобытном обществе эквивалентного обмена (между племенами) не существовало, обмен велся совсем на других началах53. А вот в рабовладельческом обществе, когда появились купцы как определенная социальная группа, а тем более в феодальном, где эта группа стала социальным слоем, неотъемлемым от структуры последнего, эквивалентный обмен приобрел весьма высокий социальный статус (прежде всего, конечно, для самих купцов). Разумеется, и здесь «официальный» (государственный) и «неофициальный» (криминальный) разбой и грабеж существовали. Но заинтересованность членов правящего класса в торговле не только существенно ограничивала грабеж со стороны государства, но последнее иногда даже обеспечивало купцам защиту от грабителей с большой дороги.
А вот со становлением капиталистического общества, когда мир разделился на две неравные половины – грабящее меньшинство и ограбляемое большинство, – эквивалентный обмен стал закономерным явлением только для его меньшей части («ядра»), а именно для «внутреннего пользования» его господствующего класса, т.е. для взаимоотношений равноправных партнеров, составляющих один класс. Вне этой части, где о равноправии партнеров не могло быть и речи, не могло быть и речи также об эквивалентном обмене. Такое положение, как прямо противоречащее буржуазной идеологии «внутреннего пользования», естественно, нуждалось в соответствующем идеологическом оправдании. С самого начала становления капиталистического общества таким оправданием стал расизм.
Расизм – явление чисто буржуазное, до становления капитализма как мирового явления его вообще не существовало. Конечно, еще с первобытных времен имело место деление на «мы» и «они». Но с распадом родового строя, а тем более со становлением классового общества, этнические критерии в различии между людьми ослабевали, заменяясь социальными, пока при феодализме последние не стали главенствующими. Арабы вывезли и продали в рабство на Востоке не меньше (по крайней мере, поначалу) африканцев, чем европейцы. Но здесь раб оставался рабом пока не был выкуплен или отпущен на свободу. После этого он становился таким же свободным, как и остальные – независимо от цвета кожи. Да и в Западной Европе любовные страдания «венецианского мавра» по поводу того, что он «черный», не мешали ему быть генералом. И вдруг именно здесь произошел резкий возврат «назад» – но уже не на этнической, а на расовой основе. «Черный» (и не только черный, но и любой другой, отличающийся от европейца какими-либо «природными» признаками) уже не только не мог командовать «белыми», но вообще-то и человеком в полном смысле слова не считался (интересно отметить, что становление расизма шло параллельно с расширением гуманистических идеалов Возрождения этакие две стороны одной буржуазной медали!).