Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (Бирюк) - страница 4

Это не было ревностью или презрением к местным владетелям. Я очень уважительно относился к Боголюбскому, например. Вовсе не считал его дураком. Но я уже видел как тоже «не-дурак» Аким Рябина управлял Пердуновкой в моё отсутствие. Это — катастрофа. Не по состоянию — оно будет, более-менее выдерживаться, постепенно загибаясь.

Гибель динамики. Развитие сменится деградацией. Просто потому, что у них другой набор приоритетов, другие границы допустимого.

Я пытался вообразить, например, беседу Кислокваса или, не дай бог, Прокуя — с Боголюбским… Сразу парня на плаху отправит. Какой-нибудь посадник, типа Радила (кстати — очень не худший вариант) — туда же, максимум — через неделю.

«Мои люди», те, кого я собрал, поднял, научил… просто не выживут под «святорусскими» князьями и боярами. И тихо перерезать себя — не позволят. Будет кровавая свара. С тотальным разрушением и уничтожением. И сама «Святая Русь» — горяченького хлебанёт по полной. Они ж там, на Руси, просто не понимают — чего тут закручивается-заваривается!

Перебирая в уме знакомых мне «стрелочников», я понимал, что без меня, без стабильного правительства, без сдерживающего, в том числе и постоянным привкусом чертовщины, моего авторитета, из города вылетит десяток «стенек разиных» да «кудеяров» разной мощности и эпичности. И удержать их никто не сможет — здешние владетели просто не готовы предусмотреть такое.

Нет, потом-то… в исторической перспективе… побулькает и тиной подёрнётся. Но кровищи будет…!

Новый правитель/правительство должен быть из «моих» — из граждан города. С установившимся личным авторитетом, связями, традициями. Только. Никаких «варягов».


Как я не морочил себе мозги по этой теме — решение не вытанцовывалось. Любые формы демократии были неприемлемы — здешний «демос» средневековый. Он и будет этот маразм воспроизводить. Другие формы… олигархия, плутократия, аристократия... «Что в лоб, что по лбу» — русская народная. Любая система, управляемая нормальными «святорусскими» аборигенами воспринималась мною как утопление «моих людей» в обще-средневековой выгребной яме.


Для «недопуска» сторонних владетелей полезно и внешне, символически отделить моих «зверичей» от всех остальных. Чтобы они чувствовали свою общность. И от остальных — особость. «Избранный народ». Не по рождению, а по жизни.

Я заставлял людей менять причёски, одежду, еду, обувь, говор, моторику, способ расселения, образ жизни, средства производства, взаимоотношения, обычаи…

Чтобы не кланялись чужому знамени, только своему. А своего… пока один мой «рябиновый листок». Который вполне укладывается в местную нормальную феодальную символику. Вроде «петуха с конским хвостом» на хоругви Лазаря. И, соответственно, не помешает людям признать «своим» что-то подобное из этого ряда.