— В её смерти был виновен только я, мои богатыри здесь были не при чём.
И Дунай зачем-то сделал шаг по направлению к ней. Но Добрыня преградил ему путь.
— Будь милосерден, мой названный брат. Она всё-таки женщина, хоть и сорока. И она уже заплатила за своё зло.
— Сорока? — усмехнулась Зоя, — так вы нас называете, грязные русы?
— За вашу жадность и любовь к золоту, и вообще ко всему, что блестит на солнце, — пояснил Добрыня.
— Женщины любят драгоценности, — спокойно отвечала полячка, и, кажется, совсем не обиделась, — только мы не выманивали и не выпрашивали у мужчин эти драгоценности, как делают другие. Мы забирали их силой у тех, кто пришёл с оружием на нашу землю.
— Что ж, теперь вашей власти пришёл конец, — произнёс Дунай, — всё из-за того, что вы убивали и мучали христианских богатырей.
— Ну убей же меня, богатырь, как убил её! — прокричала Зоя, и почти выбралась из-под одеяла, но вовремя опомнилась, поняв, что на ней нет одежды. — Для меня лучше умереть, чем попасть в рабство к мужчинам. Думаешь, я не понимаю, что меня теперь ждёт? Здесь, с нашей княгиней Настасьей мы были свободными. Пусть и совсем недолго. Но ты убил её.
Дунай ничего не ответил ей и в расстроенных чувствах вышел прочь из храма. Теперь с ней в небольшой комнате остался лишь один Добрыня. Она смотрела на него с некоторой надменностью, видимо, уже догадывалась, какие чувства пробуждаются в его груди, но тогда она приняла эти чувства за обычное мужское желание. На всякий случай Зоя присмотрела себе металлический подсвечник, которым будет отбиваться от мужских домоганий. Но Добрыня повёл себя совершенно неожиданно.
— Ты ела сегодня? Тебя кормили? — Спросил он, — я распоряжусь. А ещё прикажу, чтобы тебе выдали одежду. Оружие мы тебе дать не можем, сама понимаешь, но, если захочешь уйти, никто тебя держать не будет.
Лицо Зои теперь выражало растерянность и даже смущение. Неужели в этом завоевателе действительно проснулась нежность? В течении следующих дней Добрыня регулярно навещал её, но никогда к ней не прикасался, заботился о ней, как о малом ребёнке, приказывал кормить и никого к ней не подпускал. Меж тем новгородцы постепенно наводили свои порядки в городе. С улиц убрали трупы, закапывать их не стали, все сожгли по старому обычаю. Наладили выпечку хлеба и торговлю с деревенскими. Теперь многие новгородцы стали богачами и уже стали подумывать о том, чтобы задержаться здесь надолго, договориться с польским королём и развернуть в западной Европе свои промысел и торговлю. Константина Добрынича в шутку стали называть паном. Но все мечты развеялись, когда вернулся из ставки князя Бориса сотник Кирилл. Было видно, что тот немного сердится на своего младшего двоюродного брата за то, что тот похитил его славу и за то, что без него повёл сотню в бой. Но в присутствии Константина Кирилл не высказал своего недовольства. Зато рассказал нечто другое своим товарищам-новгородцам.