Только после этого он вспомнил об Айгуль. Она по-прежнему стояла неподалёку.
— Подойди! — позвал Игнат.
Айгуль подошла. Её бил озноб — ночь выдалась прохладной. Сирко обнял турчанку, прижал к разгорячённому костром и кровью телу. Под платьем у неё никакой одежды не было. Игнат повалил её на землю и судорожно пытался развязать казацкий пояс. К моменту, когда ему это удалось, зобик уже опустошился и беспомощно повис. Айгуль успокаивающе погладила Игната по животу. Он приподнялся над турчанкой на колени, и жадно рассматривал её тело, белеющее в отблесках костра. Игнат любил смотреть сверху, охватывая взглядом одновременно и упругую грудь с набухшими розовыми сосками, и живот, и всё, что ниже, почти до самых колен. От этого через минуту он снова почувствовал прилив сил.
Со второй попытки получилось как нельзя лучше. Обессилев, Игнат отстранился от Айгуль, лёг на спину и долго, пока не заслезились глаза, всматривался в звёздное небо, где вокруг Прикол-звезды[9], точно вокруг кола-стожара, вертелся на дышле чумацкий Воз[10].
Турчанка тоже осталась удовлетворена. Она тихонько поднялась, накинула измятое платье, и убежала спать. А Игнату ложиться смысла уже не было — пора вставать. Лишь утренняя зорька забрезжила на востоке, он подошёл к колодцу, набрал в горсть воды и выпил со словами: "Пью воду силы, пью воду мощи, пью воду непобедимости". Потом разделся догола и окатил себя холодной водой из ушата, обтёр руки об оружие, как бы напитывая его силой и, обратив взор к солнцу, сказал: "Как вижу я, Игнат Сирко, этот день, так дай мне Всемогущий Боже увидеть и следующий".
Утром Игнат сделал всё так, как говорил ему крёстный. Приехав в Сечь, он заступил в караул и выставил на посты своих людей. Ближе к полуночи Сечь угомонилась, от последнего закрывшегося шинка два казака, поддерживая друг друга, вошли во внутренний кош и направились к своему куреню. В караулку зашёл Никита Корж. Вместо красного тряпичного пояса на нём теперь был кожаный, с пороховницей, натруской и мешочком для пуль, поверх сорочки — синий жупан из грубой ткани, а на боку — турецкая сабля.
— Пойдём! — сказал он. — Кошевой ждёт.
Дом кошевого атамана располагался напротив входа в церковь Сечи — Церковь Покрова Пресвятой Богородицы. Вокруг центральной площади, на восточной стороне которой и находилась церковь, наподобие подковы, были расположены тридцать восемь куреней — длинных деревянных казарм, вместимостью до 100 человек каждая, неистребимо пропитанных едким запахом пота. Возле куреней были куренные скарбницы, частные домики войсковой и куренной старшины. За ними — огороженные густым плетнём нужники