Вскоре после свадьбы молодой муж отправился исполнять гражданский долг, а супруга перебралась от свекрови обратно к родителям, где усиленно готовилась к новому поступлению.
— Тоже мне семейная жизнь, ни то ни сё, — осуждающе говорила Анина мать. — Учудила твоя подруга. Неужели не могли год-другой подождать? Ведь ребёнка-то нет.
Аня отмалчивалась и зарывалась по самый нос в учебники и конспекты. Учёба стала для неё самым главным делом — и в течение недели в райцентре, и по выходным, которые она проводила дома. Результат был налицо, только радовал он родителей и преподавателей, а не саму Аню. Она решила, что во взрослой жизни вообще мало радости, и смирилась с этим.
Ксюша не заходила к ней. Хотя для всех они оставались подругами, возврата к прежнему доверию не было и быть не могло — это понимали обе. Аня облегчённо вздыхала, садясь в понедельник утром в автобус, — выходные миновали, ей не пришлось поддерживать с подругой вежливый и тягостный разговор ни о чём. Так прошёл год.
Новый слух потряс село: Алёша возвращается домой. Раньше времени и… с ампутированными ногами.
Когда его привезли, вереница людей, пожилых и молодёжи, потянулась в дом, отмеченный горем, — каждый хотел выразить сочувствие, поддержать хотя бы словом. Пришла и Аня.
Алёшина мать, которую она первой встретила во дворе, лишь махнула рукой в ответ на её приветствие. Отчаяние в потухших глазах женщины, так напоминающих глаза сына, поразило девушку. В них словно отражалось безрадостное будущее, ожидающее эту семью, и будущее самой Ани, каким она его видела — серое, тоскливое.
В комнате Алексея её ожидало второе потрясение. Разве может быть Алёшей этот худой, осунувшийся парень на постели? Коротко стриженные волосы как будто потемнели, глаза ввалились, вместо голубых стали серыми…
— Лёша… — вырвалось у неё, и горячий туман наполнил глаза.
Незнакомый парень посмотрел на вошедшую, попытался улыбнуться… Бледная тень такой светлой и тёплой когда-то улыбки подействовала на Аню как взрыв на плотину — слёзы полились рекой. И вышло так, что не она, а он утешал её, гладя по волосам слабой исхудавшей рукой.
— Мама вот тоже плачет. А чего плакать? У меня ведь, кроме ног, всё здоровое. Я отлежусь немного и работу найду. Буду всякие утюги-мясорубки в починку брать, проживём… И ты не плачь, Анюта, — говорил он, но в голосе его чувствовалась боль, от которой Ане становилось ещё горше. Бедный Алёшка! Сдерживая слёзы, она, как могла, пыталась подстроиться под его бодрый тон, и так они проговорили больше часа.
Лишь выйдя за ворота, Аня вспомнила о Ксении. Где она? Почему её не видно в доме, почему не сидит у мужниной постели? Почему позволила ей, Ане, плакать на Алёшиной груди? Она же его жена…