— Чё за хрень-то? — наконец не выдержал Тапок.
— Сыворотка жизни, — сказал профессор. — Образец 87–579, если быть точным.
Он сгорбился, голова и колени у него тряслись, несмотря на недавно принятое лекарство. После сильного ливня в Лабораториуме было сыро и прохладно, на пол набежали лужи, тянуло зябким сквозняком, и можно было подумать, что профессора потряхивает от холода, но Башмак знал, что это не так.
— Пятьсот семьдесят девять? — переспросил Башмак. — А, тогда понятно.
Тапок засмеялся, снова спрятал ампулу в карман и, развлекаясь, крутанул позолоченное колесо над алтарём. Александру Борисовичу такая вольность явно не понравилась, но он промолчал, только отъехал подальше вглубь зала, демонстрируя свою непричастность к кощунству. А Завадский устало присел в пустое инвалидное кресло. После Ночи гнутых спиц в городке оказалось много пустых кресел. На этом, видимо, ездил кто-то из заведующих.
— Расскажи ему, — попросил Завадский.
— Сам и расскажи, — грубо ответил Тапок.
— Хорошо, — пожал плечами профессор. — А этот знает?
Он кивнул на Александра Борисовича. Заведующий печально улыбнулся.
— Конечно! А я откуда, по-твоему, узнал? — воскликнул Тапок. — Всё мне выложил. Потому что жить хочет. Ведь хочешь?
— Хочу, — просто ответил Александр Борисович.
— Но ведь установка была разрушена! — крикнул Завадский. — Я сам её уничтожил. Все, кто работал над проектом, погибли, а записи я сжёг.
— Долгие годы Спицы трудились над восстановлением аппарата для получения благодати, — торжественно объявил Александр Борисович. — А я молился, и молитвы мои были услышаны Колесом и благодать ниспослана.
— Как давно были услышаны молитвы? — спросил Завадский.
— Пятнадцать лет назад, — ответил заведующий.
— Дни Гнева! — Профессор ударил кулаком по подлокотнику. — Вот почему нас бомбили.
— Ну да, — подтвердил Тапок. — Оказывается, в обмен на препарат эти дураки потребовали, чтобы их забрали на большую землю.
— Знаете, я, пожалуй, пойду, — сказал Башмак, который по-прежнему ничего не понимал. — Тут как-то прохладно, да и физкультурой я сегодня ещё не занимался.
Развинченной походкой он направился к выходу, но Завадский сказал:
— Стой. Это препарат для продления жизни. Разработан вторым и последним поколением учёных. Дальше рождались почти одни мутанты.
— Ересь, ересь, — прошептал заведующий, но Завадский, не обращая на него внимания, продолжал:
— Они пытались продолжать генетические эксперименты, повернуть вспять процесс негативных мутаций внутри популяции, а открыли механизм репарации ДНК. — Он запнулся, глянул на Башмака и пояснил: — Ну, исправление хромосом, повреждённых в результате достижения предела Хейфлика… Лекарство от старости, короче.