Божественная комедия Д. Алигьери как метафора аналитического процесса - Сергей Михайлович Зубарев

Божественная комедия Д. Алигьери как метафора аналитического процесса

В статье исследуется сюжет «Божественной комедии» как воплощение архетипической формы душевных преобразований, частным случаем которой выступает аналитическая терапия.

Читать Божественная комедия Д. Алигьери как метафора аналитического процесса (Зубарев) полностью

Божественная комедия Д. Алигьери как метафора аналитического процесса

Зачем Отцы-основатели не уделили достойного внимания названному шедевру?

З. Фрейд, К. Г. Юнг, Ж. Лакан, несомненно, знакомые с творчеством Данте, упоминают его вскользь, к слову, но не более того. При этом куда менее значительные произведения и авторы удостаиваются их пристального внимания. Так З. Фрейд, отвечая на вопрос о десяти хороших книгах, сначала политкорректно упоминает Гомера, трагедии Софокла, «Фауста» Гете, «Гамлета» и «Макбета» Шекспира, отмечает Труды Коперника, Иогана Вейера, «Происхождение видов» Дарвина, подчеркивает свою любовь к «Потерянному раю» Мильтона и «Лазарусу» Гейне.

Потом перечисляет требуемую «десятку» без предварительного размышления:

Письма и произведения Мультатули

«Книга джунглей» Киплинга

«На белом камне» Анатоля Франса

«Земля» Золя

«Леонардо да Винчи» Мережковского

«Люди из Зельдвиллы» Г. Келлера

«Последние дни Гуттена» К. Ф. Мейера

«Эссе» Маколея

«Греческие мыслители» Гомперца

«Sketches» Марка Твена. [4. стр.58–60]

Возражения насчет того, что многие другие шедевры мировой литературы обойдены отеческим вниманием, можно отбросить ввиду их защитного характера. Они обесценивают вопрос, растворяют его в океане случайностей, но не помогают прояснить суть. Такой подход противоречит самому духу психоанализа.

Напрашивается предположение, что фигуры умолчания образованы ревностью основателей. Мучительно было делиться приоритетами своих открытий, вот и умолчали.

Но это довольно-таки поверхностная гипотеза. Интересней найти контуры сверхсильных запретов, тех самых, которые неочевидны, неосязаемы. Вроде бы нет препятствий, просто в голову не приходит сделать так. Данте, похоже, находится именно за такой магической чертой само собой разумеющегося.

З. Фрейд цитирует строки дантовского «Рая», стремясь подчеркнуть аффект, скрывающийся за повторениями в текстах Леонардо да Винчи. То есть, абсолютно понятный Данте помогает расшифровать загадочного Леонардо [3. стр.408].

Для К. Г. Юнга Данте — фигура архетипическая, изначально встроенная в структуру мироздания, но обращаться к текстам которого К. Г. Юнг избегает, [5. стр. 433, 459–466] и даже Ж. Лакан признает за флорентийским изгнанником знание тайны взгляда Другого [2. стр.40–42].

Ни у кого нет более подробного описания очищения, возрождения души — в данном случае можно не бояться излишнего пафоса.

Данте создал топику — отчетливо видимое, даже осязаемое пространство внутренних преобразований личности. И логику этого движения: спуск в бездну, незаметно переходящий в подъем и, наконец, вознесение в высшие сферы.