Начальник штаба, согнувшись в три погибели, сглатывал слюну от подступившей дурноты. Не любит туман людишек, на изнанку выворачивает.
Я легонько улыбнулся. Пусть помучается, наглец.
— Что девоньки? — зычно спросил я у поварих, — чего испужалися?
Бабы разом взвизгнули и подскочив на месте развернулись ко мне.
— Там медведь в столовой! — сразу начала причитать одна из них, тыча пальцем на шатёр. — Здоровый такой. Страшный.
Они все смотрели на меня как-то с надеждой и благоговение. Я уже и забыл каково оно, быть богом. Лепота. Внутри снова стало теплеть. — Расступись, девоньки, — сдвинув парчовую шапчонку на затылок, ответил я и шагнул внутрь, потянув стрельца с за рукав. Полги шатра предо мной сами собой раздвинулись. Вход был не высок и пришлось немного пригнуть, а потом глазам предстало зрелище.
Среди сдвинутых и уроненных обеденных столов и лавок прямо на тканом полу сидел Поседень. Старый бер сгреб в кучу жестяные кубышки с синими узорными боками и поочерёдно поднимал их, протыкал когтём, а потом лакал длинным алым языком белую тягучую жижу, похожую на сливки молочные. Он делал это с таким самозабвением, что даже не обратил на меня внимания. Его язык быстро-быстро облизывал кубышку, а когда кончалась, он тянулся за следующей. Я смотрел, как он опорожнил две такие жестянки, прежде чем заговорить, но прежде глянул на скисшего стрелецкого чина.
— Ты что творишь, дурень? — позвал я медведя.
Бер замер и поднял взор. Тягучая жижа струйкой потекла по морде и стала капать на тканый пол.
— Лакомлю сябя, — клокочущим басом ответил Поседень, облизав морду, а потом наклонившись к полу и принюхавшись к небольшой лужице. — Сие оне кличут сгущёнкой. Я такого отродясе не яствовал. Страсть как сладка. Как мёд, токмо молочна. Ты отведай, сам не оторвёшься потом.
— Ты всех баб распугал, дурень, — снова произнёс я, пропустив мимо ушей предложение пробы.
— А пошто оне пужаютися мя. Я же не трожу никаго изо них.
— Да уж больно ты люто выглядишь.
— Мне этага яства хватит для полюбовного мира и дружбы с этими бабами. Неча меня пужаться. Я теперя от их кухни ни на единый шаг не уйду. Пущай обвыкнутися теперя.
Я вздохнул и поглядел на воеводского помощника. Стыдно стало за мысли о клевете. Пусть и не безобразничает бер, но девок испугал.
— Твоя правда, — выдавиля из себя, — но не со зла он. Что с него взять, с этого старого сладкоежки.
— На довольствие поставим, — тихо ответил стрелец, — подкину начпроду головняк. Но там ещё проблемы.
— Веди уж, — промолвил я, печально вздохнув. Мы вышли из шатра. Сзади послушался сдавленный стон, сдерживающего дурноту человека, ибо туман я призвал прямо на выходе, и из шатра мы вышли на широкую поляну, где стояли большие жестяные не то сундуки, не то амбары, окружённые забором из проволоки. Только проволока была не простая, а колючая аки ежевика. В такую влезть — мало не покажется.