— Ты Подрубе на тысячу рублей наработал! Он места себе не находит, чтобы тебя отблагодарить.
— Ох, Яриночка, не знаю я.
Рассерженная Ярина вскочила с чурбака, на котором сидела, и хотела сама волоком поволочь Гурария к пану Мартыну, как бурлаки волокут баржи по Двине, но он сказал:
— Нет, ты лучше здесь побудь, возле деток. Плохо спят они, когда меня нет. Вдруг их испугает кто. Если со мной что-нибудь случится, скажи, чтобы Рахиль не упрямилась и за Барнука выходила. Больше ей никто не поможет.
— Да иди ты, чумовой! Что с тобой может случиться? Если только Подруба свининой ненароком накормит.
Гурарий с трудом поднялся и пошел через дорогу к воротам Подрубового дома. Ярина пристально следила за ним, чтоб в последний момент он не передумал и не свернул в сторону. Но Гурарий честно доплелся до ворот и постучал в них.
XXIII
— Доигрался со своей скромностью! — сердито сказал Подруба, выслушав Гурария, и осекся, потому что понял, что вымолви он еще хоть слово, и Гурарий уйдет.
Гурарий сидел в середине гостевой комнаты под несущей балкой на колченогой, как и он сам, табуретке, и видно было, насколько тяжело ему дался откровенный рассказ о своих бедах. Он закончил исповедь и потупил глаза, уставившись на мокрицу, которая тщетно пыталась найти щель меж плотно подогнанных друг к другу половиц.
— Я его убью! — хлопнул огромным, что кувалда, кулаком по столу Барнук, вскочив с лавки.
— Сядь ты, убивака! Кого ты убивать собрался? — осек его Подруба. — Я тебя еще за сегодняшнее не допорол.
— Да заморыша этого чернильного.
— Ага! И на виселицу пойдешь. Я к губернаторам хоть и вхож, да не дальше кухни.
— Ты, батька, почему ему раньше не платил?
— Да ты что, Барнук, с дуба навернулся? Он гордый, а я не ксендз, чтобы ко всем с поучениями лезть. В общем, что теперь говорить?
Подруба достал кошель, в котором по весу серебра было рублей на двадцать, и протянул Гурарию:
— Держи.
— Нет, нет! — отшатнулся Гурарий. — Пан Мартын, это много. Мне б только два рубля. Ненадолго. Я отработаю.
— Мыло-мочало, начинай сначала! Нет, Ярина все-таки права, ты дубина стоеросовая. Бери. Что не понадобится, в синагогу на бедных. Ах да, я и забыл, что тебя теперь туда и калачом не заманишь. Ну, справишь Рахили приданое, что ли.
Гурарий взял кошель с такой осторожностью, словно боялся ошпариться, развязал его, достал бережно два рубля, а остальное положил на край стола.
— Пускай пока у вас полежит, пан Мартын. Я к таким деньгам непривычный, чего доброго — потеряю.
Подруба только глаза закатил, словно искал взглядом тот крюк, на котором можно повеситься, чтобы не видеть этого шута горохового.