Он суетливо сунул руку за пазуху, вытащил тряпицу и, развернув ее, показал Щур-Пацучене две еще не стертых, тяжелых серебряных монеты, которые блеснули в его испачканной руке, как два солнечных зайчика.
— Возьмите, пан писарь. Теперь у меня будет фамилия. Хорошая фамилия. Детей моих никто Фаулеберами не назовет! С такой фамилией их даже в Воложинскую иешиву примут! Я уже придумал — буду называться Гербалист! Правда, красиво?
Щур-Пацученя вопросительно наклонил голову:
— Гербалист? Что-то я такого слова не припомню.
— Гербалист — это значит «травник», по профессии моей. А что, некрасиво? Тогда можно, например, вместо Гербалиста записать «Нерд». Это тоже «травник». Нет, я знаю, что за ремесленную фамилию надо меньше налога, но ведь это очень красиво звучит.
Пан Станислав взял у него солнечные зайчики, задумчиво подбросил их на ладони, вернул Гурарию и сказал даже с некоторым сожалением:
— Ярина все-таки права. Ты исключительный дурак набитый. Таких больше нет. Даже жаль тебя почему-то немного.
Гурарий удивился.
— А откуда вы знаете, что она меня так называла?
— Полиции все известно. Только дело в том, Гур-Арье, сын Эльякима, что я передумал. Не нужны нам эти деньги. Я сам заплачу за тебя налог, а ты мне в порядке благодарности отдашь Рахиль.
Гурарию показалось, что он ослышался.
— Рахиль? Пан писарь, да вы что? Побойтесь Бога! Как это живым человеком, молодой девочкой оброк платить?
— Да, Рахиль. Я в Слониме — личность не из последних, годовой доход двенадцать рублей имею, с господином городничим на дружеской ноге. Я сниму для нее угол, буду платить за него, ей на расходы буду давать по шесть рублей, устрою горничной или поварихой в хороший дом, а годика через два, глядишь, если она со мной характером сойдется, женюсь. К тому времени она про тебя и думать позабудет.
— Пан писарь, пан писарь, что вы делаете?! Да я до губернатора... до Государя Императора... до казенного раввина в Петербурге дойду!
— Иди, — зевнул Щур-Пацученя, — только избавь меня от необходимости слушать твои бредни. Нет человека — нет фамилии! Все очень просто. Собирай дочку, завтра уезжаем. Хе, а Екзуперанций-то с Менахем-Мендлом — жуки! Как грамотно все село на деньги развели! Надо будет и в Слониме такую коммерцию попробовать.
Он повернулся, чтобы уйти, но в этот момент из-за плетня показалась какая-то темная фигура. Она вышла на свет из тени деревьев, и собеседники узнали Ярину.
Кухарка, поигрывая телесами, приблизилась к ним и сказала Гурарию:
— Гурушка, я в хате была, а то Ёсель заплакал, я ему сказку рассказывала, чтобы успокоился. Иди тоже отдыхать, утро вечера мудренее. А с тобой, сморчок похотливый, у нас долгая любовь сейчас будет.